Это угнетало его. Иногда злило, но чаще угнетало, особенно при виде молодых людей, наплевавших на принципы веры и поддавшихся порокам. Но отчего-то — наверное, из-за слабости ума Сета Ланди — Босли считал, что этот мальчик избегнул общей печальной участи. Но теперь он заподозрил, что Сет впал в грех куда более тяжкий.

Босли толкнул входную дверь и вошел. В магазине оказалось прохладнее, чем на улице, что само по себе было приятно. Босли остановился в шаге от двери, стараясь определить по звуку, где мальчишка и его спутник. Над головой послышались шаги и приглушенные голоса Лавируя между грудами хлама и стараясь ступать неслышно, он пересек торговый зал. В конце была задняя дверь, что вела в складское помещение и дальше, на темную лестницу. Босли проследовал туда и стал подниматься. Едва он сделал несколько шагов по ступенькам, как наверху наступила тишина. Босли затаил дыхание, боясь себя выдать. Он рисковал жизнью, выслеживая этих людей, пренебрегавших моралью. Он нисколько не сомневался в том, что они способны на все, в том числе на убийство.

Однако никто не появился, и Босли пошел дальше, пока не увидел еще одну дверь на втором этаже. Она была приоткрыта Босли открыл ее пошире и навострил уши.

Он услышал их. У порока есть собственные звуки, и он их услышал. Сопение, пыхтение, шлепанье тела о тело. От них у Босли начала зудеть кожа, будто покрылась грязью от воздуха, где творится мерзость. Ему хотелось повернуться и бежать прочь отсюда, но это была бы трусость. Он чувствовал, что обязан указать грешникам на их грех, как указал той бесстыжей склочнице, иначе мир погрязнет в пороках и утонет в нечистотах.

Он открыл дверь, и она заскрипела, но животные были слишком заняты собой и не услышали скрип. Комната имела такую форму, что от двери их заслонял угол, так что Босли пришлось сделать несколько шагов. Затаив дыхание, он двинулся вдоль стены.

Они были там — совокуплялись на полу, на голых досках, залитых ярким солнечным светом: юный Ланди, голый, в одних носках, и его совратитель со спущенными до пола штанами. Глаза незнакомец закрыл, так же как и мальчишка — неужели он испытывал удовольствие от омерзительно го акта, погружаясь в клоаку? Но через пару секунд содомит открыл глаза и увидел Босли. Ни на лице его, ни в голосе не отразилось ни тени стыда. Только ярость.

— Как вы посмели? — возмутился он. — Вон отсюда!

Тут и Ланди открыл глаза. В отличие от совратителя он еще не забыл, что такое совесть, и покраснел, прикрыв рукой причинное место.

— Вон, я сказал! — повторил содомит.

Но Босли не сделал ни шагу — ни назад, ни вперед. Первым не выдержал мальчик. Отделившись от своего соврати теля, он обернулся к нему и сказал:

— Заставь его уйти!

Тот наклонился за штанами, и Босли решил, что, пока мерзавец уязвим, пора переходить в атаку.

— Животные! — завопил он, воздевая руки, и бросился на развратника.

— Оуэн! — крикнул мальчишка, но опоздал.

Нечестивец пытался выпрямиться, когда Босли налетел на него и сбил с ног.

Мальчишка вскочил, не помня себя от ярости. Босли увидел его — дикие глаза, посеревшее от бешенства лицо, оскалившийся рот — и поспешил отступить в сторону. Но едва он сделал шаг, как раздался звон бьющегося стекла. Оглянувшись, Босли увидел, что развратник падает в окно. В следующую секунду на него набросился юный Ланди, голый и потный.

Босли испугался и закричал. Он попытался сбросить с себя мальчишку, но тот оказался сильным. Он вцепился в него, будто жаждал поцелуев, прижимался к Босли всем телом и обдавал горячим дыханием.

— Нет… нет… нет! — вопил Босли, пытаясь вырваться из мерзких объятий.

Наконец ему это удалось, и, задыхаясь, едва не плача, он стал отступать к двери.

Только тут он сообразил, что мужчина исчез.

— Господи Иисусе, — прошептал он с намерением помолиться. Но слова замерли на языке. Он двинулся к разбитому окну, повторяя без конца: — Господи Иисусе! Господи Иисусе! Господи Иисусе…

Ланди больше не обращал на него внимания.

— Оуэн! — крикнул он и, по-прежнему голый, в три прыжка подскочил к окну.

Мгновение спустя Босли стоял с ним рядом. Содомит лежал на тротуаре, так и не успев натянуть штаны. Движение на перекрестке замерло, нетерпеливо загудели клаксоны.

От отвращения и от высоты у Босли закружилась голова, и он отступил назад.

— Ублюдок! — заорал мальчишка.

Из пореза на его боку лилась кровь, и он снова набросился на Босли, решив, что тот собрался сбежать.

Босли попытался увернуться от ударов, но запутался каблуком в ворохе одежды и тяжело упал навзничь. Ланди тут же оказался на нем, уселся своей тощей задницей ему на грудь, придавив руки коленями. Так их и нашли те, кто при бежал наверх: Босли, лежавшего на полу, повторявшего без конца: «Господи Иисусе, Господи Иисусе», и Сета Ланди, обнаженного, злого, не позволившего ему подняться.

2

Что бы ни думал раньше о смерти Эрвин Тузейкер, ему никогда бы в голову не пришло, что мертвецы могут ходить пешком. Тем не менее за последние шесть часов он прошел больше, чем за два месяца Сначала из дома, потом снова до мой, потом в ресторанчик Китти, потом еще раз домой и еще раз к Китти, где увидел машину «скорой помощи», выехавшую с Каскад-стрит. Он подошел к ресторану — вернее, к дому на противоположной стороне улицы, — как раз когда в машину погрузили человека, выпавшего из окна верхнего этажа. Его повезли в Силвертон. Эрвин немного побродил в толпе, послушал разговоры и вскоре узнал все подробности. Виной всему, похоже, был Босли Каухик — он застукал беднягу, когда тот занимался кое-чем с местным мальчишкой. Эрвину была известна репутация Босли: филантроп, который на Рождество в компании вместе с несколькими другими добрыми христианами кормил горячим супом бедных и немощных, и ревностный обличитель пороков (почти каждый месяц в городском «Вестнике» печаталось очередное письмо Босли со свежими примерами безбожного поведения горожан). Эрвин никогда не встречался с ним лично и теперь не мог припомнить его лицо. Но если Босли искал широкой популярности, то сегодня он ее нашел.

— Чертовски странно, — услышал Эрвин и, оглядев расходившуюся толпу, увидел сероглазого и седоволосого человека лет шестидесяти, одетого в мешковатый костюм.

Человек глядел на него.

— Вы говорите со мной? — спросил Эрвин.

— Да, — ответил тот. — Я говорю, чертовски странно…

— Не может быть.

— Чего не может быть?

— Вы не можете говорить со мной. Я умер.

— Я тоже умер, — отозвался незнакомец. — Я говорю, что на этом перекрестке много лет творятся странные вещи.

— Вы тоже? — удивленно переспросил Эрвин с невероятным облегчением.

Наконец-то у него есть с кем поговорить.