Прежде чем совершить следующий маневр, Фрэнни посмотрела вниз, чего делать не следовало. Мышцы свело, и она почувствовала, как на ладонях и под мышками выступил пот с характерным запахом страха.
«Возьми себя в руки, Фрэнни, — строго сказала она себе. — Ты можешь».
Она глубоко вздохнула и продолжила спуск. Неуверенно переступая шаг за шагом, но больше не совершая ошибки и не глядя вниз, по крайней мере на самое дно, отыскивая в стене трещины и щели, которые могли бы служить опорой.
Только раз, когда показалось, что кто-то ее зовет, она подняла голову, помедлила мгновение — не повторится ли крик. Он повторился, только это был голос не человека, а птицы, почти человеческого тембра Фрэнни продолжала спускаться, решив не смотреть наверх, услышит она крик или нет. Сюда, в щель между двух стен, которая становилась все уже, проникало меньше и меньше света. Она сказала себе, что будет смотреть только туда, куда попадают ноги и руки, пока не доберется до Уилла и не подумает о подъеме.
Розу давно перестало заботить, что думает или делает Фрэнни, но ее заинтриговало, пусть и не слишком, зачем это женщина полезла в расщелину. Может, она слишком близко подошла к Домусу Мунди и у нее закипели мозги? Если и так, пожар был не бог весть какой силы. Ну да невелика потеря. Теперь женщина исчезла и уже не вернется. А значит, Роза осталась одна. Она запрокинула голову на камень в птичьем помете и уставилась в небо. Солнце скрылось за тучами, по крайней мере с человеческих глаз. Но она все еще могла его видеть. Или только воображала, что может: яркий шар, горящий в величественной пустоте.
Роза поймала себя на том, что думает: «Может быть, мой дом там?» Когда она перестанет быть Розой, что случится скоро, очень скоро, когда жизнь уйдет из ее истерзанного тела, может быть, она поднимется, как дым, и устремится к солнцу? А может быть — в межзвездную темноту. Да, так было бы лучше. Навсегда потерянное в темноте безымянное существо, которое прожило слишком много земных жизней и утратило тягу к жизни и свету.
Но прежде чем она уйдет, может быть, в ее силах добраться до порога Рукенау? Постучать и спросить его: «Для чего все это было? Для чего я жила?»
Если она хочет это сделать, то должна поторопиться: те силы, что у нее еще оставались, быстро таяли. Роза думала, что, открой она рану, жизнь вспыхнет в ней ярче напоследок, как если бы ее ударили бичом по спине. Нет, решила Роза, она только еще сильнее разбередит ее, а сил и так осталось всего ничего.
Она оторвала глаза от солнца и с трудом села. И тут инстинкты подсказали ей сведения, которые она и рассчитывала получить: нога Стипа ступила на остров. Она не сомневалась, что так оно и есть. Они со Стипом когда-то чувствовали друг друга на огромном расстоянии. Роза знала, что такое его близость. Он в пути. Добравшись сюда, он сотворит невиданное зло, а у нее нет или почти нет защиты против него. Она могла только заставить тело служить своим целям и надеяться, что доберется до дверей раньше. Может быть, Рукенау выступит в роли судьи, может, признает Стипа виновным и остановит на полпути. А может быть, Дом пуст, и они войдут туда, как воры в разграбленный дворец, ожидая увидеть великолепие, но не находя ничего. Эта мысль доставила ей извращенное удовольствие: после этой отчаянной гонки они оба останутся с пустыми руками. И она может умереть и отправиться в межзвездную тьму. А он будет жить и жить, а в нынешнем своем состоянии он боится смерти, и это будет его наказанием за то, что он служил посредником смерти: обреченный на вечное существование, он будет жить, и жить, и жить.
Джекоб получал немалое удовольствие, бродя среди крепких рыбаков Обана, словно гавань была берегом Галилеи, а он искал учеников. После недолгих поисков он нашел одного — человека под семьдесят по имени Хью, который за скромную плату готов был доставить приезжего на Тайри. О сумме они быстро договорились и отправились в путь около половины девятого, следуя по проливу маршрутом «Клеймора». Паром был, конечно, гораздо мощнее лодчонки Хью, но зато им не нужно было делать остановки, а потому они прибыли в маленькую гавань Скариниша всего два часа спустя после парома.
Путешествие освежило и придало Джекобу сил. Он не спал, но, глядя на море, впал в задумчивое настроение. Он никогда не понимал, почему море часто считают женским началом. Да, в женском теле случаются приливы, которых нет у мужчин. Да, море — место зарождения жизни. Но еще оно величественно и бесстрастно, пусть и неторопливо в своей работе против земли, зато неумолимо. Нет, это у земли, теплой и плодородной, женская судьба — это место выкармливания. Пучины принадлежат мужчинам.
Такие мысли одолевали его по пути. И когда он шагнул из лодки на пристань, его разум пребывал в приятном убаюкивающем состоянии, словно он закончил запись в дневнике и готов открыть чистую страницу.
Джекоб решил не угонять машину в конце путешествия. Остров невелик, и, хотя он сомневался, что тут достаточно полицейских, сейчас было не время рисковать: что, если его задержит представитель закона? Он зашел на почту и спросил у обходительной девицы за прилавком, не знает ли она, как нанять такси. Девица ответила, что знает: единственное такси на острове принадлежит ее деверю Ангусу, и она с удовольствием ему позвонит. Она позвонила, а потом сообщила Джекобу, что такси прибудет через четверть часа. Ангус приехал не через четверть часа, а позже, на двадцатилетнем «фольксвагене», и спросил Стипа, куда его отвезти.
— На Кенавару, — сказал Джекоб.
— Вы имеете в виду Баррапол?
— Нет, я имею в виду утесы.
— Туда я вас отвезти не могу, — ответил Ангус. — Там нет дороги.
— Ну, тогда как можно ближе.
— Я и говорю — Баррапол, — сказал Ангус.
— Отлично. Пусть будет Баррапол.
По дороге он задавался вопросом: что бы с ним стало, если б он никогда не покидал острова? Никогда не взял бы человеческое имя, не делал бы вид, что он — нечто иное, чем является на самом деле, и таким образом предал бы свою истинную природу. Если б он вместо этого скрылся от вопрошающих глаз на Уисте, или Харрисе, или на каком-нибудь птичьем базаре, таком же безымянном, как он сам? Нашел бы он тишину, которая ему необходима, и в этой тишине — Бога? Он сомневался. Даже здесь, на этом суровом острове, слишком много жизни, слишком много отвлекающих факторов. Рано или поздно страсть делать существующее несуществующим, страсть, которая гнала его по миру, так или иначе заявила бы о себе.
Его водитель, конечно, оказался разговорчивым. Он хотел знать, откуда приехал Джекоб и где собирается остановиться. Знает ли он Арчи Андерсона из Баррапола? Джекоб, как мог, отвечал на вопросы, продолжая тем временем, словно в нем было два существа, думать о Боге и безымянности. Одно — человеческое, которого он так долго изображал, разговаривало с водителем, другое жило под этой маской. Существо, покинувшее остров, чтобы убивать. Существо, которое возвращалось домой. Он уже был виден, его дом. Длинный мыс Кин а'Бхарра, где Рукенау заложил фундамент своей империи. Несмотря на разговор, состоявшийся между ними в Скаринише, Ангус спрашивал, не высадить ли его у какого-нибудь дома в Барраполе. Он там всех знает, сказал он (что было нетрудно: домов там не набиралось и дюжины): Иен Финдли и его жена Джин, Маккинноны, Гектор Камерон.