— Фрэнсис Каннингхэм! — громовым голосом гаркнула она. — Ты собираешься шевелиться?
Фрэнни скорчила гримасу и убежала, оставив Уилла на растерзание мисс Хартли.
— Тебя зовут…
— Уильям Рабджонс.
— Ах, да, — мрачно сказала она, словно уже слышала о нем и в услышанном не было ничего хорошего.
Он не шелохнулся, чувствуя себя вполне спокойно. Такая ситуация была для него необычна. В Сент-Маргарет он побаивался кое-кого из персонала, инстинктивно чувствуя, что они такие же, как его отец. Но эта женщина казалась смешной с ее тошнотворно-приторными духами и жирной шеей. В этом не было ничего страшного.
Вероятно, она почувствовала его безразличие, потому что уставилась на Уилла, скривив губы в привычной ухмылке.
— И над чем это ты посмеиваешься? — спросила она.
Уилл не знал, что на лице у него играет улыбка, пока мисс Хартли об этом не сказала. Он вдруг ощутил приступ странной эйфории.
— Над вами.
— Что?!
Уилл ухмыльнулся.
— Над вами, — повторил он. — Я посмеиваюсь над вами.
Она нахмурилась. Уилл по-прежнему ухмылялся, думая, что обнажает зубы как настоящий волк.
— Где ты… должен сейчас находиться? — спросила она.
— В спортзале, — ответил Уилл, продолжая с ухмылкой смотреть ей прямо в глаза.
И она все-таки отвела взгляд.
— Тогда тебе… пора шевелиться, ты так не думаешь?
— Если мы закончили наш разговор, — заметил он, надеясь спровоцировать мисс Хартли на продолжение беседы.
Но этого не случилось.
— Мы закончили, — ответила она.
Уилл нехотя отвел взгляд. Ему казалось, что если он и дальше будет сверлить ее глазами, то у нее в голове останется дырка: так увеличительное стекло прожигает бумагу.
— Дерзости я не потерплю ни от кого, — предупредила она. — Тем более от новенького. А теперь иди в класс.
Уиллу ничего не оставалось, как повиноваться. Но, проходя мимо нее, он тихо сказал:
— Спасибо, мисс Хартли.
И отчетливо увидел, как ее пробрала дрожь.
С ним что-то происходило. Ежедневные перемены были малозаметны. Он поднимал глаза к небу и чувствовал странный прилив восторга, словно какая-то часть его обретала крылья и воспаряла к небу прямо из его головы. Он просыпался далеко за полночь и, хотя на улице стоял жуткий холод, распахивал окно и слушал звуки мира в темноте, представляя, как течет жизнь на холмах. Два раза он выходил из дома посреди ночи, поднимался по склону за домом, надеясь встретить Джекоба, наблюдающего звезды. Или миссис Макги, которая гоняется за зайцами. Но их он так и не встретил, и хотя внимательно прислушивался к разговорам, когда приходил в деревню (купить свиные отбивные, чтобы Адель Боттралл приготовила их с яблоками для отца, или пачку журналов — мать их просматривала), но ни разу не услышал, чтобы кто-нибудь упомянул Джекоба или Розу. Он пришел к выводу, что они живут в каком-то тайном месте, и сомневался, что кто-то еще в долине знает об их существовании.
Уилл не тосковал по ним. Он знал, что придет время — и он их найдет. Или они его. Он был в этом уверен. А пока продолжались странные прозрения. Повсюду вокруг себя он видел таинственные знаки, которые подавал ему мир. В морозном рисунке на окнах, когда он вставал с постели. В том, как выстраивались пасущиеся на холме овцы. В шуме реки, которая к осени высоко поднялась из-за дождей и бурлила, едва справляясь со своей ношей.
Он чувствовал, что должен поделиться с кем-то этими тайнами, и выбрал в качестве наперсницы Фрэнни. Он остановил на ней свой выбор не потому, что был уверен — она поймет его, а потому, что никому, кроме нее, не доверял.
Они сидели в гостиной дома Каннингхэмов, рядом со складом утиля, принадлежавшим отцу Фрэнни. Дом был маленький, но уютный и аккуратный, тогда как во дворе царил хаос. Над камином — молитва в кружевной рамке, благословляющая очаг и всех, кто вокруг него собрался. Буфет тикового дерева с фамильным чайным сервизом, все предметы расставлены продуманно, но не напоказ. Простые медные часы на столе и рядом с ними — хрустальная ваза с грушами и апельсинами. Здесь, среди этого традиционного уклада, Уилл и рассказал Фрэнни о тех ощущениях, которые испытывал в последнее время, о том, что все началось в тот день, когда они встретились. Поначалу он не упоминал о Джекобе и Розе (это была тайна, которой он ни с кем не хотел делиться, не сомневаясь, что они так и останутся его тайной), но рассказал о своем приключении в здании Суда.
— Слушай, я же спрашивала у мамы, — спохватилась Фрэнни. — И она рассказала мне эту историю.
— И что за история? — спросил Уилл.
— Тут, в долине, жил один человек по имени Бартоломеус, — поведала она. — Тогда здесь повсюду были шахты по добыче свинца.
— Я и не знал, что тут были шахты.
— Были-были. И он заработал на этом кучу денег. Но у него, как сказала мама, не все было в порядке с головой: он воображал, что люди плохо обращаются с животными и единственный способ остановить человеческую жестокость — это создать суд, который будет защищать животных.
— И кто был судьей?
— Он и был. И присяжными, наверное. — Она пожала плечами. — Всю историю я не знаю, только отрывки…
— И поэтому он построил тот дом.
— Он его построил, но не до конца.
— У него что — кончились деньги?
— Мама говорит, его, наверное, отправили в дурдом из-за того, что он делал. То есть никто не хотел, чтобы он приводил животных в суд и издавал законы о том, как люди должны с ними обращаться.
— А он что — этим и занимался? — спросил Уилл, улыбаясь одними губами.
— Что-то вроде этого. Похоже, никто толком не знает. Его нет в живых уже сто пятьдесят лет.
— Печальная история, — заметил Уилл, думая о странном величии этого глупого Бартоломеуса.
— Его пришлось туда упрятать. Ради безопасности остальных.
— Безопасности?
— Ну, в том смысле, что он собирался обвинять людей в плохом обращении с животными. Мы все плохо с ними обращаемся. Это естественно.
Произнося эти слова, она стала похожа на свою мать. В общем добродушная, но бесчувственная. Это ее мнение, и она ни за что от него не откажется. Уилл слушал, и его намерение поделиться тем, что он видел, стало таять. Наверное, Фрэнни все же не сможет его понять. Еще решит, что он похож на Бартоломеуса и его тоже надо упрятать.
Но Фрэнни уже закончила рассказ о Суде.
— Так о чем ты говорил?
— Ни о чем, — ответил Уилл.
— Нет, ты начал что-то говорить…
— Наверное, это было не так уж важно, иначе я бы помнил, что хотел сказать. — Он поднялся. — Я, пожалуй, пойду.