На нее это юный лесник мог ответить только удивленным восклицанием.
— Не отталкивайте меня, возьмите меня с собой, заклинаю вас! — снова страстно заговорила Мод. — Я умру, руки на себя наложу, да, наложу на себя руки, если вы без меня перейдете через ров по подъемному мосту!
— Вы забываете, Мод, что я сам еще ребенок и не имею права ввести вас в дом моего отца. А вдруг мой отец вас выгонит?
— Ребенок?! — презрительно воскликнула девушка. — Хорош ребенок, который еще сегодня утром пил за любовь!
— А еще вы забыли о своем старом отце… Он умрет от горя… Я только что слышал его: он благословил вас и поклялся отомстить клеветнику.
— Он простит мне, вспомнив, что я последовала за своей госпожой.
— Но ваша госпожа как раз может бежать! Ведь сэр Аллан — ее жених.
— Да, вы правы, Робин, а я бедная, всеми покинутая девушка.
— Но мне все же казалось, что брат Тук мог бы вас…
— О, это дурно, очень дурно с вашей стороны так говорить! — в негодовании воскликнула Мод. — Да, я смеялась, пела, болтала с монахом о разных глупостях, но я невинна, слышите, я невинна! Боже мой, Боже мой! Они все меня обвиняют, для всех я пропащая девушка! Ах, я чувствую, что с ума схожу!
И закрыв лицо руками, Мод со стоном опустилась на колени.
Робин был глубоко взволнован.
— Встань, — мягко сказал он. — Хорошо, ты бежишь вместе с миледи, ты пойдешь к моему отцу Гилберту и будешь ему дочерью, а мне — сестрой.
— Да благословит тебя Бог, благородное сердце! — ответила девушка, склонив голову на плечо Робина. — Я буду твоей служанкой, твоей рабой.
— Ты будешь мне сестрой. Ну, улыбнись же теперь, Мод, лучше твоя прекрасная улыбка, чем эти противные слезы!
Мод улыбнулась.
— Время не ждет, веди меня к леди Кристабель. Мод улыбалась, но не двигалась с места.
— Ну, что же ты еще ждешь, дорогая?
— Ничего, ничего; идем!
И она поцеловала покрасневшего Робина в обе щеки. Леди Кристабель с нетерпением ожидала посланца сэра Аллана.
— Я могу на вас рассчитывать, сударь? — спросила она, как только Робин появился у нее в комнате.
— Да, миледи.
— Да возблагодарит вас Бог, сударь, я готова.
— И я тоже, дорогая госпожа! — воскликнула Мод. — В .путь! Нам нельзя терять ни минуты.
— Нам? — переспросила удивленно Кристабель.
— Да, миледи, нам, нам! — смеясь подтвердила горничная. — Вы же не думали, что Мод согласится жить вдали от своей госпожи?!
— Как? Ты согласна следовать за мной?
— Не только согласна, я просто умру от горя, если вы не согласитесь, госпожа моя.
— И я тоже отправлюсь с вами! — воскликнул Хэлберт, до этой минуты державшийся в тени. — Миледи берет меня к себе на службу. Сэр Робин, вот ваш лук и ваши стрелы, я взял их с собой, когда вас арестовали в лесу.
— Спасибо, Хэл, — сказал Робин. — С этой минуты мы друзья.
— На жизнь и на смерть, сэр Робин! — с наивной гордостью воскликнул мальчик.
— Тогда в путь! — подхватила Мод. — Хэл, ты иди впереди, а вы, миледи, дайте мне руку. Теперь сохраняйте полнейшее молчание: малейший шепот, самый слабый звук может нас выдать.
Ноттингемский замок сообщался с внешним миром посредством огромных подземных ходов, которые начинались в часовне и выходили в Шервудский лес. Хэл довольно хорошо их знал и мог служить проводником; пройти там можно было без особого труда, но вначале следовало добраться до часовни; дверь же в часовню не была открыта, как накануне вечером, потому что барон Фиц-Олвин поставил там часового; к счастью для беглецов, этот часовой решил, что можно нести службу и внутри и, сморенный усталостью, уснул на скамье, как каноник в церковном кресле.
Поэтому четверо молодых людей вошли в святое место, не разбудив солдата и даже не догадавшись о его присутствии, настолько кругом было темно; они уже почти добрались до входа в подземелье, как вдруг Хэлберт, шедший впереди, споткнулся о надгробие и с шумом упал.
— Стой, кто идет? — внезапно воскликнул часовой, решив, что его застали спящим на посту.
Ему ответило только эхо, которое, перекатываясь под сводами от колонны к колонне, заглушило голоса и шаги беглецов. Хэл притаился за надгробием, Робин и Кристабель — под лестницей, ведущей на кафедру проповедника, только одна Мод не успела спрятаться; вспыхнул факел, осветив часовню, и солдат воскликнул:
— Черт возьми, да это Мод, духовная дочь брата Тука! А знаешь ли ты, красотка, что у Гаспара Стейнкофа даже усы дыбом встали, потому что ты разбудила его так неожиданно, когда ему снились твои прелести? Клянусь телом Господним! Я уже было подумал, что старый иерусалимский вепрь, наш добрый господин, проверяет посты. Но вот радость-то! Старик храпит, а меня разбудила красавица.
Произнеся все это, солдат воткнул факел в подсвечник на аналое и подошел к Мод, раскрыв объятия, чтобы обхватить ее стан.
Мод холодно ответила:
— Да, я пришла помолиться за леди Кристабель, она очень нездорова, оставьте меня: я буду молиться, Гаспар Стейнкоф.
«Ага! — подумал Робин, накладывая стрелу на лук. — А вот и клеветник».
— Отложи пока молитвы, красавица моя, — сказал солдат, схватив девушку за талию, — не будь злюкой и подари Гаспару поцелуй, два поцелуя, три поцелуя, много поцелуев!
— Назад, подлец и нахал! — отступая, воскликнула Мод. Но солдат снова шагнул к ней.
— Назад, клеветник, ты чуть не сделал так, чтобы мой отец проклял меня, ты хотел мне отомстить за то, что я с презрением отвергла твои омерзительные приставания! Назад, чудовище, не уважающее даже святость этого места! Назад!
— Да будь ты трижды проклята! — воскликнул Гаспар, впадая в бешенство и снова хватая девушку в объятия. — Я тебя накажу за наглость!
Мод отчаянно сопротивлялась, ни минуты не сомневаясь, что Робин и Хэлберт придут ей на помощь, но в то же время опасаясь шумом борьбы привлечь внимание солдат с соседнего поста; поэтому она старалась не кричать и возражала часовому:
— Это ты будешь наказан…
И тут стрела, пущенная рукой, которая еще ни разу не промахнулась, попала в голову Гаспара, и он замертво рухнул на каменные плиты. Хэл бросился, чтобы защитить свою сестру, но стрела его опередила, и Мод упала без сознания, успев прошептать:
— Спасибо, Робин, спасибо!
Пляшущее пламя факела освещало два неподвижных и безжизненных тела, лежавших одно возле другого, но первый из этих людей одиноко ушел в небытие, а возвращения к жизни второго ждали преданные сердца, и глаза друзей следили за малейшими его признаками. Робин зачерпнул ладонями освященную воду в чаше и смочил девушке виски, Хэл разминал ее руки в своих ладонях, Кристабель называла ее всеми ласковыми именами и призывала на помощь Святую Деву; каждый старался как мог привести девушку в чувство, и все они скорее отказались бы от бегства, чем оставили бы бедняжку в таком состоянии. Прежде чем Мод снова открыла глаза, прошло несколько минут, и эти минуты показались всем столетиями; но когда, наконец, она открыла глаза, то первый ее взгляд, взгляд любви и признательности, остановился на Робине; по ее побелевшим губам пробежала улыбка, на смертельно бледных щеках проступил румянец, грудь глубоко вздохнула, руки обхватили того, кто наклонился ее поднять и, стряхнув с себя оцепенение, она первая воскликнула: