– В первую очередь всегда проверяют членов семьи, – вещал Головин, – практика показывает, что чаще всего убийства по месту жительства совершают люди из ближнего круга. Так что они сейчас проверят этого Геннадия, а уж если у него твердое алиби, тогда начнут прорабатывать другие версии.

Родислав не мог этого слышать и вышел на кухню, где Люба вместе с Николашей и Лелей лепила пирожки. Ему хотелось поговорить с женой, но это было невозможно: совместно изготовленные пироги давно стали неизменным ритуалом любого праздника, и если Николаша, конечно, с радостью отправился бы к себе в комнату слушать новые диски, то Леля ни за что не позволит лишить себя этого удовольствия.

– Я посижу тут с вами, ладно? – сказал он как можно беззаботнее.

– Конечно, Родинька, – кивнула Люба. – Ох, я, кажется, забыла купить сметану.

Она открыла холодильник и заглянула внутрь. Родислав точно помнил, что накануне вечером, когда он помогал Любе разгружать набитые продуктами сумки, сметана была, но промолчал.

– Точно, – огорченно сказала она, – забыла. Коля, сбегаешь?

– Не вопрос, – тут же откликнулся сын. – А на пепси дашь?

– Ну что с тобой сделаешь! – рассмеялась Люба. – Сегодня ты именинник, сегодня тебе все можно.

Она достала из кошелька две рублевые бумажки и протянула Николаше.

– Возьми две пачки сметаны и три бутылки пепси, как раз хватит. Да, и Лелю возьми с собой.

– Я не хочу! – заупрямилась девочка. – Я с тобой хочу и с папой.

– Ну правда, мам, зачем мне Лелька? – заныл Коля. – Что я, две пачки и три бутылки сам не куплю?

– Коля, возьми, пожалуйста, Лелю, – терпеливо повторила Люба. – Она сегодня и так без прогулки останется, пусть хоть чуть-чуть пройдется. На, возьми еще полтинник, купите себе по мороженому.

– Тогда ладно, – повеселела Леля. – Пошли, Николаша.

Коля угрюмо поплелся к двери. Родислав понял, что парень хотел использовать полчаса свободы для встречи с приятелями, а присутствие сестры эти планы нарушает. Ничего, потом с друзьями пообщается.

Дети ушли, Николай Дмитриевич продолжал проводить ликбез с Кларой Степановной.

– Разве у нас нет сметаны? – спросил Родислав. – Кажется, вчера ты покупала. Куда же она делась?

Люба молча открыла холодильник и достала сине-бело-желтую упаковку.

– Ты специально отправила детей? – догадался он.

– Да. Я же видела, что ты хочешь поговорить. Давай поговорим, пока папа и Клара Степановна увлечены беседой.

– Люба, ведь я видел его, – сдавленным шепотом сказал Родислав.

– Я понимаю. Но что же делать. Родинька? Мы же не могли при папе, при твоей маме и при детях признаваться в том, что ты не ночевал дома, правда? Если бы мы заранее знали, что так все обернется, мы придумали бы какую-то причину, по которой тебе нужно было выйти из дома. Например, у меня разболелся зуб, и ты ездил в дежурную аптеку за анальгином, а на обратном пути встретил убийцу. Но мы заранее не договорились, ты сразу сказал, что ничего не видел и спал дома, и у нас просто не было другого выхода.

– А как выглядит этот Геннадий… как его?

– Ревенко, – подсказала Люба. – Невысокий, крепкий такой, много седины, он рано стал седеть. Лицо грубое. А тот, кого ты видел, как выглядел? Так же?

– Нет. Он был совсем другим. Довольно молодой, стройный, и седины никакой не было. Лица я не помню, да я и не разглядывал, наоборот, я думал, что это кто-то из соседей, и старался отвернуться, чтобы меня не узнали, так что в лицо ему не смотрел. Но получается, что это был точно не муж. Ужасно, ужасно… Теперь я даже не смогу дать показания – Николай Дмитриевич узнает.

Люба засунула в духовку противень с пирожками и повернулась к мужу.

– Думаешь, узнает? А как?

– Ты сама подумай: он представился, показал удостоверение. Теперь этот опер расскажет своему начальству, что познакомился с заместителем министра Головиным, а те-то и рады будут прогнуться при каждом удобном случае, так что постараются, чтобы твой отец получал всю информацию о ходе следствия. Я даже не исключаю, что он сам проявит инициативу и будет интересоваться расследованием. Он сразу же узнает, что я давал показания, потому что был свидетелем. Нет, теперь мне придется молчать.

– Ничего страшного, Родинька, – Люба ласково коснулась пальцами его руки. – У вас в милиции работают опытные профессионалы, они и без твоих показаний разберутся и найдут виновного. Не казни себя. Ты действительно не мог поступить иначе. Конечно, это я во всем виновата.

– Ты? – вытаращился на нее Родислав. – А ты-то в чем можешь быть виновата?

– Ну как же, Родинька, когда ты мне рассказал, что встретил на лестнице какого-то мужчину, я должна была сама подумать, какие могут быть последствия, и предложить тебе вариант правдоподобной лжи, если вдруг что… А я ничего не предприняла. Мне надо было предвидеть, что все может так обернуться, что нас могут спросить про этого мужчину.

– Ты должна была? А я, выходит, не должен был? – скептически переспросил он.

– Родинька, тебе было не до того. Ты ночь не спал, ты нервничал, ты переживал за Лелю, у тебя совсем другое было в голове. Я сама во всем виновата. Ничего, все будет хорошо.

Она еще долго что-то говорила, одновременно нарезая овощи и очищая картофель, и Родислав постепенно успокаивался. Действительно, в милиции работают настоящие профессионалы, уж ему ли не знать, и они обязательно во всем разберутся и без показаний Родислава Романова.

* * *

Заканчивался второй год обучения Родислава в адъюнктуре, ему приходилось почти ежедневно ездить в Академию: если на первом году обучения адъюнкты должны были посещать занятия для подготовки к сдаче кандидатских экзаменов, то на втором году за ними закрепляли учебную группу, в которой они весь учебный год вели занятия со слушателями по своей специальности. Конечно, к чтению лекций их не допускали, а вот вести семинары и практические занятия – милое дело. Когда при таком режиме писать диссертацию, Родислав не очень-то понимал, но, к слову сказать, написать ее особо и не стремился. Три года адъюнктуры он хотел использовать для того, чтобы обрасти связями не только в Москве, но и по всей стране, завести нужные знакомства и найти-таки возможность оказаться в Оргинспекторском управлении Министерства внутренних дел. Ему хотелось быть тем самым высокопоставленным чиновником, который регулярно выезжает на места для проведения проверок и осуществления контроля и перед которым все заискивают, заглядывают в глаза и ходят на цыпочках. Он знал, что проверяющих холят и лелеют, селят в самых лучших номерах гостиниц, кормят и поят от пуза и устраивают различные «культурные программы», от экскурсий в заповедные места до посещения охотничьих домиков и «закрытых» бань со всеми прилагающимися к этому атрибутами. Но для того, чтобы получить соответствующую должность, нужно было не только обрасти связями – нужно, чтобы Родислава заметили. Одним словом, надо было, что называется, попасть в обойму. И он старался изо всех сил, завязывал отношения с другими адъюнктами, с преподавателями, со слушателями и очень любил ездить с различными поручениями в министерство, где тоже делал все возможное, чтобы произвести хорошее впечатление и оставить по себе добрую память. Высокий, красивый, улыбчивый, обаятельный, общительный, он неизменно располагал людей к себе и вызывал доверие. Зачем ему диссертация? Он хорошо помнил, как незабвенная Анна Серафимовна не уставала повторять: главное богатство человека – это люди, которые его окружают, которым с этим человеком хорошо и которые всегда готовы прийти на помощь. Так что в Академии Родислав Романов занимался не столько научной работой, сколько формированием своего окружения. Надо отметить справедливости ради, что он не делил людей на «нужных» и «ненужных», на «ценных» и «ценности не представляющих», он завязывал отношения со всеми и старался эти отношения постоянно поддерживать, много и охотно помогал своим знакомым, а если не мог реально помочь, то всегда живо интересовался, как идут дела, проявляя сочувствие и понимание.