* * *

– Да-а, – протянул Змей, – попали ребята. Не позавидуешь.

– А какой выход? – с надеждой спросил Камень. – Ты же умный, подскажи, какой у них выход?

– Выходов навалом, только все они им не подходят. Как говорится, нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Неприятного решения они не хотят.

– Я, честно признаться, вообще выхода не вижу, – сказал Камень уныло.

– Ну, это ты зря. Можно, например, пойти к следователю и во всем признаться. Так, мол, и так, видел я человека, который убил Надежду Ревенко, но вам не сказал, потому что тестя испугался. А теперь говорю. Дело снова возбудят, или как там у них это называется, я в их законах не силен. Разберутся, найдут настоящего убийцу, Геннадия Ревенко выпустят на свободу.

– А Родислав как же? Его же посадить могут за ложные показания.

– Могут, а как же, – охотно согласился Змей. – Но зато им не придется больше заботиться о семье соседа. И все вздохнут с облегчением.

– Ничего себе облегчение! – воскликнул Камень. – О соседях заботиться не надо, а Родислав будет сидеть. Получается, меняем шило на мыло.

– А ты как думал? Бесплатный сыр только в мышеловке, за все стальное надо платить Не хочешь заботиться – садись в тюрьму. И потом, может, Родислава еще и не посадили бы, все-таки он добровольно явится, покается, признается, и суд это учтет. Дадут условный срок.

– Но из милиции-то выгонят, не может же быть милиционера с судимостью, – возразил Камень.

– Это само собой. Ну ты странный какой-то, ей-крест! Конечно, будут неприятности, а куда ж без них-то!

– А ты говорил, что выходов навалом…

– Правильно, выходов навалом. Только разве я обещал тебе, что они будут приятными и легкими? Я тебе еще раз повторяю, если ты меня плохо слышишь: нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Неприятные решения, усек? Вот я тебе перечисляю эти неприятные решения. А приятных тут нет и быть не может.

– Ладно, я понял. А еще какой выход ты видишь?

– Да самый простой: плюнуть на бабку с внучкой, да и дело с концом.

– Как это – плюнуть? – изумился Камень.

– Да очень просто! Не заботиться о них, не давать денег, не помогать, не пускать к себе в гости, пусть живут сами как хотят.

– А как же чувство вины?

– Ну что ж, оно никуда не денется, будет их грызть. Тоже неприятно, конечно, не спорю, но ведь реальный же выход. Да, с совестью нелады получаются, но я и не обещал легких путей. Есть еще один вариант: забить вообще на все, в том числе и на чувство вины. Сказать себе: сидит Гена – вот и пусть сидит, следствию виднее, раз посадили, значит, он и убил, а тот мужик на лестнице вовсе даже ни при чем. И ничем мы этой семье Ревенко не обязаны. Выход?

– Выход, – не мог не согласиться Камень. – Но какой-то уж больно корявый. Бессовестный какой-то.

– Ох, а можно подумать, будто то, что они сейчас вытворяют, очень совестливое! – зашипел Змей. – Ради спасения собственной карьеры позволить засадить человека за решетку и потом стыдливо опекать его семью, прикидываясь бескорыстными добросердечными соседями, – очень красиво. Да еще детей своих в это втянуть, навесить на них собственные проблемы. Держите меня семеро – какое благородство души! А вот я тебе еще один выход предложу: сказать обо всем детям. Так и так, дескать, если вы хотите, чтобы наш папа продолжал служить в МВД и получать большую зарплату, то вы должны иметь в виду, что ради этого мы допустили, что невинный человек сел за решетку, и теперь мы всей семьей будем искупать свою вину, иначе лишимся папы и его зарплаты. Чем не выход?

– Да ты с ума сошел! – возмущенно воскликнул Камень. – Как можно детям такое говорить? Это безнравственно.

– А я тебе нравственных выходов и не предлагал, я только говорил, что их много. Вот еще тебе для примера один выход: надо было с самого начала оказывать помощь анонимно. Посылать деньги по почте, пусть бы бабка с девочкой ни в чем себе не отказывали, но с семьей Романовых это никак не связывали, тогда и детям не пришлось бы втягиваться в эти отношения. А?

– А вот это грамотно, – одобрительно сказал Камень. – Так и надо было сделать. Что же они? Не догадались, что ли?

– Ну, во-первых, не догадались. Им и в голову не приходило, что все может так обернуться, и насчет собственных детей они в тот момент не подумали, а потом уж поздно стало. А во-вторых, помощь же не только в деньгах заключается, но и в моральной поддержке, в душевной теплоте. Не зря же бабка Кемарская сказала, что Лариса в семье Романовых душой оттаивает. Это ведь правда. Она к Романовым тянется, ей у них хорошо. Какими деньгами это можно заменить?

– Ты сам себе противоречишь! – рассердился Камень. – То говоришь, что это выход, а теперь доказываешь, что он неправильный.

– Ну и что? Я тебе правильных выходов не обещал. Я же предупредил, что выходов много, только они или неприятные, или безнравственные, или бессовестные, или неправильные. Неправильные и бессовестные нам не нужны, а вот неприятные вполне можно было бы принять. Я бы этих Романовых только больше уважать начал. О! – Змей поднял голову и прислушался. – Наш винтокрылый Интернет летит. Все, уползаю. Хотел с тобой еще один философский вопросец обжевать, да не успел. Ты мне потом напомни.

– Только ты далеко не уползай, – жалобно попросил Камень. – Я без тебя скучаю.

– Ничего не могу обещать, – донеслось издалека, – у меня дела, хочу смотаться кое-куда по личной надобности.

«Все куда-то улетают, уползают, уходят, – с горечью думал Камень, поджидая Ворона. – У всех какие-то личные дела. Личная жизнь. И только я тут лежу веками и тысячелетиями, постоянный в своей неподвижности и неподвижный в своем постоянстве. Никому не нужный. Одинокий. От всех зависимый. Грустно это».

– Спишь, что ли? – раздался откуда-то сверху гортанный голос Ворона.

– Думаю, – рассеянно ответил Камень.

– О чем? Небось опять о грустном? Кончай траур, сейчас я тебя так развлеку, уж так развлеку – все свои грустные мысли враз забудешь. Я такое видел!

– Что? – Камень встряхнулся и оживился. – Рассказывай скорее.

– А что мне за это будет? – начал торговаться Ворон.

– А что бы ты хотел?

– Дай слово, что не будешь придираться по мелочам.

– Что, вообще никогда? – недоверчиво уточнил Камень. – То есть ты хочешь выторговать себе свободу халтурить и чтобы я дал тебе слово никогда-никогда этого не замечать? Нет, так не пойдет.

– А как пойдет? – нахохлился Ворон.

– Ну… Мы можем договориться, что я не буду придираться в течение трех дней. Три дня тебя устроит?