Расслабившись, устало закрыл глаза и стал перебирать в уме события последних часов. Ну что ж, теперь я точно знаю, что небывалое бывает.
Из плюсов – чудесное перемещение в детство, как и обещали. Мне сейчас сколько? Мм… Четырнадцать, через пару месяцев будет пятнадцать. Чудный возраст, здоровое тело, хорошая социальная среда, любящие родители, полное отсутствие серьезных проблем. Как я это не ценил! Мечтал побыстрее окончить школу. Казалось, что жизнь в школе неполноценна, а вот потом…
«Идиот. Был идиотом, – мечтательно улыбнулся я. – Теперь встал на путь исправления».
Еще один плюс – способ внедрения. Володе лобовое столкновение со стеной прощаю, так и быть. На сотрясение мозга спишу неизбежные ляпы при адаптации и внезапное повзросление. Ну не смогу я, старый циник, достоверно отыгрывать ребенка. Буду крутить хвостом, заметая следы, и кивать на травму.
Из минусов – ничего из обещанных способностей. Глухо как в танке. Я сосредоточился и попробовал еще раз толкнуть несколько образов, как делал тогда, в купе. Ничего, пусто. Абсолютно. Ни возможности обращения к памяти реципиента, ни брейнсерфинга.
Уже пора паниковать или еще немного подождать? Что это – неудачная пересадка сознания или временный сбой из-за травмы?
Без памяти реципиента я буду первые недели выглядеть полудебилом. Как бы из одной спецшколы, с углубленным изучением английского, не загреметь в другую, для дефективных. Вот будет начало карьеры, зашибись…
За тридцать пять лет из памяти выпала масса сведений. Ну, предположим, в районе не заблужусь. В школе – тоже. Но, черт побери, я не помню имена и отчества половины учителей, большую часть нынешних кличек одноклассников и их привычки, особенности отношений. Не помню свою одежду и где она лежит… Какая из зубных щеток в ванной – моя? Блин… А почерк? Если почерк изменился, то пиши пропало. Учителя наши каракули узнают влет.
А самое палево – не помню, чего в восьмом классе категорически не мог знать. К примеру, английский язык… Сейчас я им владею явно лучше, чем в конце восьмого класса, – несколько лет жизни за границей даром не прошли. Эльвира же мой текущий уровень представляет хорошо. У учителя английского от силы сорок учеников зараз, видимся каждый день да не первый год, всю подноготную мою помнит, все любимые ошибки. А вот я – нет. И как объяснить резкий скачок в разговорном английском, изменение произношения – фиг его знает. Зато грамматику сейчас завалю – сложно завернутые фразы в реальной жизни встречаются редко. Ума не приложу, что делать, ни одной разумной версии…
Дверь приоткрылась, в проеме возникла мама с подносом:
– Сынуля, может, пообедаешь? Супчик куриный погрела. А я в поликлинику потом сбегаю, вызов участковому оставлю. Как ты себя чувствуешь? Не тошнит больше? Как голова?
Пока мама хлопотала вокруг, пытаясь помочь усесться, вгляделся в ее черты. Она же сейчас, получается, младше меня лет на пятнадцать. Если взять те критерии, по которым я оценивал женщин еще сутки назад, – молодая красивая женщина. Очень необычно, очень непривычно, особенно если учесть, что я видел ее всего неделю назад.
– Спасибо, мам, поем. Вроде ничего, голова побаливает да кружится немного. Но хуже не становится – это главное. Отлежусь за два-три дня.
– Ох, а контрольные четвертные? – Мама испуганно округлила глаза. – У тебя же завтра физика и сочинение? Как же тебе оценки за четверть выставят?
– Ну представь, что у меня аппендицит случился. Или ногу бы сломал. Как учился в четверти, так и выставят, – ответил я, лихорадочно соображая: «Точно, последняя неделя марта – каникулы. Раз мне предстоят в ближайшие дни четвертные контрольные, значит, сейчас идет неделя перед каникулами. Надо косить до них – чем больше времени будет на адаптацию, тем лучше. Интересно, какой сегодня день недели?»
Мама расстроенно покачала головой и оставила меня наедине с обедом. Так-с, куриный супчик с лапшой, картошкой и морковкой – первая проба пищи в двадцатом веке. Повел носом, втягивая туманящий разум аромат, одновременно прислушиваясь, не усиливается ли дурнота. Вроде таможня дает добро – вон как живот голодно заурчал. И я замолотил ложкой.
Минут через десять довольно потянулся, сыто откинувшись на подушку. Молодой организм с энтузиазмом метнул в себя две порции супа и не отказался закусить булкой с плавленым сыром «Янтарь».
Ну что я могу сказать… Никакого сравнения, конечно: все вкусы и запахи стали ярче и объемнее, чем были еще сутки назад. Случайно раскушенная горошинка перца взорвалась во рту таким болезненным жжением, что пришлось быстро захлебывать ее бульоном. Значит, это не еда стала лучше, а обострилась чувствительность. Правы те, кто говорят о притуплении с возрастом вкусовых и обонятельных рецепторов. Видимо, именно поэтому с годами люди постепенно переходят на все более крепкий чай, кладут больше специй и могут смаковать коньяк и виски.
Вот и еще один плюс обнаружился. В ближайшие десять лет лишний вес мне априори не грозит, можно от души пожрать. Это будет славная охота…
Хлопнула входная дверь: мама умчалась в поликлинику. Самое время выйти на разведку. Сбросил со лба грелку, надел вытянутые в коленях темно-синие тренировочные штаны, майку, нацепил на ноги войлочные тапки и осторожно двинулся к выходу из комнаты.
Первым делом – на кухню. На холодильнике должны быть свежие газеты. Ну вот, прикуп и определился. 15 марта 1977 года, вторник, полтретьего.
На что можно рассчитывать от медицины при сотрясении мозга? Три дня постельного режима. Среда, четверг, пятница.
Я радостно ухмыльнулся. Просто праздник какой-то, до каникул – на справке. Ха! Не очень-то в школу и тороплюсь.
Довольно насвистывая, огляделся по сторонам. На подоконнике рядком выстроились баночки из-под майонеза. В каждой торчит по луковице, выбросившей вверх дружные зеленые стрелки. В трехлитровой банке с затянутым марлей горлышком медузой висит чайный гриб. Не удержавшись, я налил полстакана светло-желтого, шипящего пузырьками напитка, добавил пол-ложки сахара, размешал. Эх… Давно забытый вкус.
За окном непривычно пустой Измайловский проспект. За минуту, что я вглядывался в заоконье, проехали лишь четыре машины – два бледных, будто выцветших, «жигуля», темно-зеленая хлебовозка и синяя с белой диагональю «почта» – да прогрохотал желтый трамвай с облупившимся штурвалом тормозной колонки на задней площадке. На растяжке поперек проспекта подергивался на ветру красный трафаретный профиль Ленина. Проезжая часть и тротуары на удивление чисты, но фасады зданий напротив выглядят мрачновато из-за накопившейся на стенах копоти и давно не крашенных темных рам. Никаких кричащих вывесок или рекламы, лишь лаконичные: «Вино-Водка», «Булочная» и вдали, ближе к собору, «Диетическая столовая» и «Почта».
Оторвавшись от окна, полез с обыском в холодильник, на котором памятью о прошедшем Восьмом марта маячила в хрустальной вазе осыпающаяся веточка мимозы. Так-с, эмалированный бидон с молоком, пол-литровая банка сметаны, яйца, масленка, сырница, запечатанная зеленой фольгой бутылка с чем-то кисломолочным, кастрюля с уже отведанным супом, ярко-алая чугунная гусятница с тушеной говядиной и поставленный в кастрюльку алюминиевый дуршлаг с откинутыми отварными макаронами подозрительно серого цвета.