Глаза у Хэнка сузились.
— Вам никто не может быть другом, Сэм. Саманта упрямо смотрела в пол, не желая смотреть ему в глаза.
— Узнаете о Рамоне?
— Слишком рискованно, — ответил он твердо. Бессердечность Хэнка разозлила ее.
— Я прошу о немногом. Ваш человек в него стрелял и мог убить. Я должна знать, что с ним.
— Хорошо, но в обмен я хочу, чтобы вы дали честное слово не пытаться бежать за время моего отсутствия.
— Я… я не могу дать такого обещания.
— Тогда вы будете сидеть взаперти.
— Черт с вами! — закричала она, глаза у нее засверкали. — Даю слово. Он кивнул.
— Тогда, adios, Самина.
Внезапно он привлек ее к себе и страстно поцеловал. Саманта хорошо помнила, как действуют на нее поцелуи Хэнка, помнила, как теряла волю и попадала во власть этого мужчины, а потом мечтала о том, чтобы все повторилось. И на этот раз у нее не было сил оттолкнуть его, и она растаяла в его объятиях.
Спустя некоторое время Хэнк с величайшей неохотой освободил ее и хрипло сказал по-испански:
— Теперь ты знаешь, что тебя ждет после моего возвращения. Выйдя из комнаты, Хэнк усмехнулся. Он прочитал в ее глазах, что она все поняла, и теперь был уверен, что испанский Саманта знает прекрасно. А почему бы и нет? Она достаточно долго прожила в Мексике. Если ли возможность использовать это в его планах? Да… возможность была.
— Мистер… Чавес, не так ли? — спросил Хэмильтон Кингсли, пожал Хэнку руку и пригласил его сесть.
— Да, senior. Я не был уверен, что вы помните меня.
— Не так много времени прошло с тех пор, как мы виделись.
Хэмильтон Кингсли уже не был тем самонадеянным владельцем ранчо, которого Хэнк видел в прошлый раз. Неуверенный голос, растерянный вид — все говорило о том, что похищение Саманты стало для Кингсли тяжелым испытанием. Хэнку пришлось сделать над собой усилие, чтобы подавить угрызения совести.
— Не ожидал увидеть вас опять, мистер Чавес, — сказал Кингсли, сухо улыбнувшись. — Когда мы с вами расстались в прошлый раз, вы были несколько расстроены.
— Пожалуй, разочарован, — корректно поправил его Хэнк.
— Надеюсь, у вас не осталось обиды на меня? — спросил Хэмильтон. — Трудно обвинить человека в том, что он не хочет расстаться со своей собственностью.
— Вы так привязаны к этой земле? — Хэнк нахмурился.
— Вовсе нет. Я по натуре бродяга. Жил и в Штатах, и в Европе. Я легко снимаюсь с места.
Хэнк удивился. В прошлый раз об этом не было разговора. Он сделал деловое предложение, и ему было сухо отказано. Кингсли только объяснил, что ранчо очень дорого ему. Но теперь он опровергает себя сам.
— Тогда отчего вы отказались продать мне вашу землю с существенной выгодой для себя? — жестко спросил Хэнк.
— Полагаю, что мы не втянемся в еще один спор? Я должен сказать, мистер Чавес, что не следует смешивать эмоции и бизнес. Я пригласил вас войти в мой дом и надеюсь, что мне не придется сожалеть об этом.
Хэнк постарался придать себе сокрушенный вид.
— Извините, senor, но я из тех людей, о которых вы, американцы, говорите, что они заколачивают гвозди, не примериваясь.
Кингсли рассмеялся.
— Вы просто дурачите меня. На лице у Хэнка появилась полуулыбка, полугримаса.
— Просто это очень важно для меня.
— Мне так и показалось.
— Все-таки вы сказали, что ранчо ничего не значит для вас, — напомнил Хэнк, — и я не…
— Постойте, — прервал его Кинсли. — Я вовсе не говорил так. Это место бесценно для меня, потому что предназначено для моей дочери. Я нигде не обосновывался надолго до тех пор, пока она не приехала ко мне. Это ее дом, я привез ее сюда. Она полюбила эту землю.
— Я не знал, что у вас есть дочь.
— Она была в отъезде, когда вы приходили. А теперь она… — Кингсли не стал продолжать, и наступило неловкое молчание. Хэнк понял, что Хэмильтон не смог себя заставить сказать, что случилось с дочерью.
— Вы так говорите, как будто она не всегда жила с вами, — сказал Хэнк, пытаясь поддержать разговор.
— Эллен, ее мать, увезла ее с собой, когда Саманта была еще крохой. Не стоит вдаваться в подробности. Я вновь увидел дочь, когда ей исполнилось девять лет. Я увез ее от родителей жены.
— А ее мать?
— Умерла вскоре после того, как оставила меня.
— Простите меня. Я знаю, что значит расти без матери. Мать умерла при моем рождении. Ее место заняла бабушка, но это вовсе не одно и то же.
— Надеюсь, что вам с бабушкой повезло больше, чем Саманте. Старуха была просто стервой. Хэнк засмеялся.
— Моя abuela была доброй женщиной, хотя немного вспыльчивой. Она умерла здесь, в этом доме.
— Боже! — Кингсли ужаснулся. — Вы не говорили, что ваша семья жила здесь.
— А вы не дали мне такой возможности. — напомнил Хэнк.
Кингсли выглядел растерянным.
— Теперь я понимаю, почему вы стремитесь купить эту землю. С другой стороны, вы знаете, почему я не хочу ее продавать.
Хэнк внутренне напрягся и спросил:
— Почему вы не спрашиваете, зачем я приехал сюда во второй раз?
Кингсли слабо улыбнулся — Догадываюсь, что это не визит вежливости.
— Скажу откровенно, что надеюсь извлечь выгоду из вашего затруднительного положения. — Хэнк решительно вернулся к предмету разговора. — Я слышал о ваших неприятностях, связанных с бандитами. Я знаю, что вы были единственным владельцем земли в здешних местах, которому причинили столько беспокойства.
— Нельзя назвать это беспокойством, мистер Чавес. — Голос у Кингсли поднялся. — Ублюдки похитили мою дочь.
Хэнк ухитрился изобразить на лице ужас.
— Dios! Я не знал этого, senor. Наверное, вы сходите с ума от тревоги.
— Не только от тревоги, но и от гнева тоже. Я никогда не думал о том, что могу убить человека, но теперь я мечтаю о смерти главаря бандитов Эль Карнисеро. Ему ничего не поможет, если он осмелится хотя бы пальцем коснуться моей маленькой девочки.
— Но как им удалось ее похитить? Думаю, она не выезжала без сопровождения?
— Конечно, но ей пришло в голову затеять скачки наперегонки, — сердито сказал Кингсли. — Она чертовски упряма. Зная об опасности, она все-таки вызвала на соревнование Рамона.
— Рамона?
— Рамона Бароха, нашего соседа и, возможно, моего будущего зятя, — объяснил Кингсли. — Они оторвались от сопровождения и их захватили.
— Никто не ранен? — спросил Хэнк напряженным голосом. Как, Рамон Бароха его будущий зять? Значит, Саманта лгала, когда назвала его другом детства. Что еще могла она утаить? Эти мысли вихрем пронеслись у него в голове.