Через несколько минут к больнице начали подтягиваться гости. Из черного «Мерседеса» выбрался Глеб Литте, помог выйти Агате. Агата одернула жакет от Шанель, обвела толпу собравшихся удивленно-брезгливым взглядом, спросила что-то у сына. Тот глянул на часы, кивнул. Следом на старом «Опеле» приехал профессор Савельев. Даже по случаю торжества он не изменил своим привычкам. Вместо костюма на нем по-прежнему были джинсы и футболка, на шее болтался фотоаппарат, делавший его больше похожим на папарацци, чем на профессора русской словесности. Рядом с «Опелем» остановился «Форд», из которого выбрался Борейша в строгом костюме и неуместном розово-голубом галстуке. Заметив в окне Марьяну, он приветственно взмахнул рукой. Марьяна помахала в ответ. Когда Агата с сыном уже входили в холл, к больнице подъехал знакомый джип, и Марьяна отошла от окна.
– Все в сборе? – суетился Хлебников. – Готовы? Можем начинать?
От усердия, а может, и не только, его лицо раскраснелось, усы воинственно топорщились.
– Господа, прошу всех на крыльцо! Начинаем церемонию!
Не успели гости выйти из здания, как грянула музыка. Ансамбль народной самодеятельности заиграл что-то бравурное, жизнеутверждающее. Гости и сельчане зааплодировали. А на больничном крыльце тем временем установили два столбика с натянутой между ними красной лентой. Как только стихла музыка и последние аплодисменты, к крыльцу подбежала белокурая кудрявая девушка. На красной плюшевой подушечке она несла ножницы.
– Право перерезать красную ленту предоставляется нашему дорогому спонсору Яриго Власу Палычу, – забасил в микрофон Хлебников, забирая у девочки ножницы и по-отечески целуя ее в лоб. – Влас Палыч, дорогой вы наш, прошу!
Яриго принял ножницы, поклонился зрителям и аккуратно перерезал ленту. Грянули литавры, в сумрачное небо взмыли разноцветные шары, присутствующие снова зааплодировали.
– Господа! Друзья! – Яриго в театральном жесте вскинул руки, призывая всех к тишине. – Спасибо, что разделили нашу радость в этот светлый день. Спасибо, что вы с нами!
Ответом ему стал нестройный гул голосов. В толпе раздались и тут же стихли робкие хлопки.
– Марьяна Васильевна! – Яриго обернулся к Марьяне, широко улыбнулся. – Я был бы счастлив преподнести больнице небольшой презент.
Ответить она не успела, потому что на крыльцо взобрались два бравых парня с плазменным телевизором в руках.
– Браво! – закричал в микрофон Хлебников.
И сельчане дружно ответили на его призыв, ансамбль народной самодеятельности ударил в литавры.
– Какая пошлость, – послышался за спиной голос Агаты. – Как же все это банально!
– А по-моему, замечательно и очень оптимистично, – возразил ей Борейша.
– Это вы, Вениамин Петрович, еще не были на Масленице. Вот где настоящая феерия! – в голосе Савельева слышался смех. – А это так… импровизация. Слишком мало времени было у Якова Семеныча на подготовку действа.
– Марьяна Васильевна! – ревел тем временем в микрофон Хлебников. – Ну скажите же что-нибудь! Жизнеутверждающее!
Марьяна вздохнула, стараясь не хромать, подошла к микрофону, поблагодарила всех, кого смогла вспомнить, начиная с Хлебникова и заканчивая пациентами больницы. Растроганный Хлебников поцеловал ее в щеку и, хитро сощурившись, замахал кому-то в толпе.
– А между тем подарки на этом не кончаются! – Он помог взобраться на крыльцо все той же кудрявой девочке. На сей раз она сжимала в руке огромный золотой ключ. Этот ключ Марьяна уже видела первого сентября в школе, им директор открывал символические ворота в мир знаний. Что ключ символизировал сейчас, она боялась даже представить.
– Две комнаты, отдельный санузел, шесть соток плодороднейшей земли, – сказал Хлебников с придыханием и многозначительно пошевелил усами. – А все вместе это благоустроенная квартира для нашего доктора! – Он отобрал ключ у ребенка, протянул его Марьяне. – Не устану повторять, что администрация сельсовета в моем лице неусыпно печется о благополучии молодых специалистов. Как говорится, все лучшее – молодежи! За ордером на квартиру зайдешь завтра, – добавил он шепотом, пожимая Марьяне руку.
Когда с официальной частью было покончено, ансамбль народной самодеятельности загрузился в «газель», сельчане разошлись по своим делам, а ребятишки были отпущены на волю, празднование переместилось в холл больницы, где был организован фуршет с шампанским и бутербродами с красной икрой.
Стоя с бокалом шампанского в руке, Марьяна наблюдала за присутствующими. Самое интересное только начиналось.
На медальон отреагировали абсолютно все, и это было неожиданно.
– …Забавная побрякушка, – улыбнулась Агата привычно снисходительно и привычно презрительно.
– …Да, славная вещица. – На холеном лице Глеба промелькнула тень не то тревоги, не то узнавания.
– …Антикварная? – Савельев рассматривал рыбку с каким-то совершенно детским восторгом. – Не знал, что вы тоже любитель старины.
– …Откуда это у тебя? – Во взгляде Моргана не было ничего кроме подозрительного удивления.
Ему единственному она ничего не ответила, повернулась спиной. В памяти были свежи воспоминания о минувшей ночи, ей больше не нужно быть вежливой, ей нужно лишь немного времени.
– Сегодня вечером ты все расскажешь Полевкину, – злое горячее дыхание щекотало затылок.
Марьяна снова ничего не ответила, улыбнулась пробирающемуся к ней сквозь толпу гостей Борейше.
– Невероятно! – Писатель не сводил взгляда с медальона. – Марьяночка, позвольте полюбопытствовать, где вы взяли эту красоту?
– Купила. – Она с деланым равнодушием пожала плечами.
– А вы знаете, что точно такая же рыба изображена на гербе графа Лемешева?
– Что вы говорите, Вениамин Петрович! – Притворное удивление далось ей легко. – А где вы видели этот герб?
– Да так… – Борейша, казалось, смутился. – Уже и не припомню. Память стала не та, понимаете ли. – Он подхватил Марьяну под руку, увлек к окну, подальше от гостей. – Вы, наверное, в курсе, как меня заинтересовала эта история про старый сад и призрак графини, – сказал заговорщицки.
– Да, я знаю, – Марьяна кивнула. – Я только не понимаю…
Борейша остановил ее нетерпеливым взмахом руки.
– Это тайна, Марьяночка. – Голос его упал до едва слышного шепота. Ей пришлось напрячься, чтобы понять, о чем он говорит. – Но с вами я поделюсь.
– Тайна… – Пальцы коснулись чешуйчатого тела рыбки. – Вениамин Петрович, вы меня заинтриговали.
– Вы знаете, что такое творческий кризис? – Борейша огляделся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь.
– Нет, слава богу, – она улыбнулась.
– А я вот, к сожалению, знаю, – он тоже улыбнулся, суетливым движением поправил свой уродливый галстук. – Полгода, Марьяночка, полгода нет покоя моей бедной душе!