Шнобель рюкзак внизу не оставил, так и карабкался с ним на спине. Чисто рак-отшельник – все свое ношу с собой.
Поэтому Шнобель наверх прибыл взопревший и красномордый. Уперся руками в колени, часто и тяжело дыша.
– Пошло. Оно. Всё. Захера. Дальше. Идти-то?!
– За деньги, – ответил я. Глянул вниз и скомандовал: – Энджи!
Девушка сидела на траве. Она поднялась, пошатнулась. Пригоршня подхватил ее под руку. Я ждал. Видно было, что самостоятельно подняться Энджи не сможет.
– Ей становится хуже? – спросил я у Вика.
Дядя развел руками:
– Она не говорит. Никогда не жалуется. Но переход дается ей с трудом.
– Никита! – скомандовал я. – Обвяжите ее за пояс, мы втянем. Энджи, главное, ногами помогай! Перебирай! Сможешь?
Она ответила, но я не расслышал. Сердце защемило. Тяжело больной человек цепляется за любую соломинку, за призрак надежды. Если скрутило и врачи не помогают, обращаются к бабкам-знахаркам, экстрасенсам, священникам и прочим мошенникам, лишь бы не признавать: пора уже сдаться, болезнь победила. Рак легких – приговор. Раз Энджи здесь, значит, операции не будет, а химиотерапия бесполезна. И таблетки она пьет чисто из упрямства. И в Зону идет – тоже.
Зона же все понимает и дает упрямцам шанс.
Так в руки к девчонке попала бесценная карта Бельмастого.
Почувствуй себя работником хосписа, называется. Оттащи безнадежно больную в самую мясорубку.
Но, может быть, мы ее и правда спасем?
Такая тонкая, Энджи, болтающаяся на веревке (Никита не просто обвязал ее вокруг пояса, достал карабины и соорудил беседку), казалась тяжелой. Мы втроем поднимали ее со всей аккуратностью. Вик молча переживал, Шнобель ругался в голос.
Наконец, мы втащили Энджи на «плато». Она попробовала встать, но снова не смогла – лицо белое, в испарине, глаза обведены черным. На четвереньках Энджи отползла от края.
– Вик, помоги ей, – распорядился я.
Вик встал рядом с племянницей на колени, что-то спросил, Энджи кивнула, он распаковал рюкзак, вытащил спальник, бросил на камни.
Да, ситуация. Впереди крайне неприятное место, а у нас в отряде – одна больная девушка и один слегка потрепанный я. По-хорошему, нужен большой привал, но мы не можем его себе позволить: если темнота застигнет нас на возвышенности, нам хана.
Или Энджи пойдет, или придется ее нести.
С Патриотом и Пригоршней никаких трудностей, ожидаемо, не возникло. Никита моментально оценил обстановку и масштаб проблемы. Поскреб в затылке.
– Дела-а. И никакого укрытия.
Значит, подумал о том же, о чем и я: большой привал дал бы Энджи шанс набраться сил, а так… Девушка закашлялась. Вик с отчаянием глянул на меня.
Ну что я мог сделать?
– У меня тут, – сказал Патриот, – аптечка неплохая. На крайний случай. Похоже, крайний случай уже настал.
– Не переводи, – прошептала Энджи, – мне не поможет.
– Поможет, – заверил Патриот, отстегивая объемную аптечку с рюкзака, – еще как. Всем поможет. Это от Болотного Доктора снадобье. Как достал – не спрашивайте.
– Оно что… – Энджи слегка задыхалась, губы у нее посинели, – от всех болезней?
– Ну, практически. Не лечит, но идти сможешь. Создает иллюзию, будто здоров, приток сил. На двенадцать часов. Опасная штука, потом отсыпаться надо и может хуже стать.
– Хуже уже не будет.
– Вот и я так думаю. – Патриот быстро зыркнул на меня, напоминая о ночной находке, будто я мог позабыть. – Что хуже уже не будет. А через двенадцать часов, может, выберемся, найдем укрытие. И ты отдохнешь. Тебе, Химик, не предлагаю.
– Да мне-то что? Пустяки, царапина. Зараза к заразе не пристает.
Снадобье от Болотного Доктора, легендарной личности, не делавшей различия между человеком и мутантом, оказалось какими-то сушеными листьями, скатанными в шарики размером с вишню, на манер дорогого китайского чая.
– Ты уверен? – строго спросил Пригоршня. – Если отравишь – шкуру спущу.
– Не отравлю. Ну хочешь, на себе продемонстрирую?
Шариков на его ладони было всего три.
– Хочу! – набычился Патриот.
– Не нужно. Я верю. – Энджи протянула руку. – Давай. Что с этим делать, заваривать?
– Просто жевать. Прожуешь, полежи полчасика. Должно стать хорошо.
С разудалой улыбкой смертника Энджи сунула траву в рот, скривилась, прошамкала:
– Горько!
– Ложись, – настаивал Патриот, – голова может закружиться.
Энджи вытянулась на спальнике и прикрыла глаза.
– А не пожрать ли нам? – оживился Шнобель.
Вот с виду – обычный мужик, некрупный, толстым назвать уж точно язык не повернется. А лишь бы пожрать!
– Предлагаю организовать разведку, – встрял Вик. – Чтобы не терять времени. Я так понял, ночевать здесь нельзя? Мы с Патриотом можем прогуляться…
– В Зоне нигде нельзя ночевать, – ответил я, – только в укрытии. Если очень припечет, конечно, в лесу тоже… Но не на свалке. Так что ты прав. Но в разведке смысла нет: за полчаса далеко вы не уйдете, а поблизости, вроде, чисто. Пойдем все вместе.
Шнобель обрадовался и принялся доставать консервы. Жевали без аппетита, просто потому, что нужно было. Патриот, движимый романтическими чувствами, соорудил из хлеба и тушенки огромный бутерброд для Энджи, но девушка задремала, и будить ее мы не разрешили: щеки Энджи порозовели, дыхание стало ровным.
– А постоянно это средство применять нельзя? – поинтересовался Вик. – И где найти Болотного Доктора?
– На болоте, – нехотя откликнулся Патриот, – но людей он не любит. Мне через третьи руки снадобье попало. И это не лекарство. Говорил же: оно маскирует болезнь, человек чувствует себя здоровым. Можно и с оторванной ногой побегать… только кровь все равно вытечет и все равно умрешь. Правда, без боли.
– Аналогия понятна. – Вик нахмурился.
Но почему Энджи сразу не сказала, что идет за лекарством? Боялась, что мы не решимся сопровождать умирающую? А ведь не решились бы, плюнули: благородство благородством, а ради чужого человека жизнью рисковать – плохая идея.
Девушка вздохнула и открыла глаза. Вид у нее был хорошо отдохнувшего человека, на губах вновь появилась улыбка.
– Спасибо, Патриот! Чувствую себя замечательно! Пожрать мне оставили что-нибудь?
Пригоршня, злобно покосившись на Патриота, подсел к Энджи и протянул бутерброд.
Пока доедали и собирались, я еще раз сверился с картой. Закрытая туманом область – клубящееся марево впереди. До нее ничего подозрительного не отмечено. Немного смущает то, что медведки на схему тоже не попали… Ладно, разберемся. Я на всякий случай закинулся обезболивающим и почувствовал себя сносно, даже хорошо: повеселевшая и похорошевшая Энджи внушала оптимизм, и не хотелось думать, какой ценой она расплатится за временное облегчение.