– Извини, косматый. – Я распрямился, в спине что-то екнуло. – Мы не играем двумя щитами по ветру.
– Хорошо сказано, ярл Хейген, – раздалось у меня за спиной.
Я обернулся. Это был Гуннар.
– Ну что, Торсфель, вот мы и встретились лицом к лицу. Если бы ты знал, как я ждал этого момента.
– А мне было безразлично, – пожал плечами Торсфель.
– Дождемся остальных. Они скоро будут. – Гуннар присел на валун. Его люди, как и люди Элины, брели по воде к берегу.
– А потом что? – поинтересовался Гунтер.
– А потом будет хольмганг, – негромко произнес Олафссон.
– Ты согласен на хольмганг? – удивленно оттопырил губу Торсфель.
– Конечно. Меня не устраивает то, что ты умрешь в осознании того, что ушел непобежденным. Ты сильный воин, ты не закричишь, когда тебе будут выпрямлять ребра. А я хочу, чтобы ты умер, понимая, что не смог, не сумел спасти свою жизнь. Я хочу смотреть в твои глаза, когда на мою секиру будут накручены твои потроха. Я не согласен на меньшее.
Гуннар говорил это мерным, спокойным голосом, как бы вколачивая каждое слово, как гвоздь в доску.
Торсфель усмехнулся.
– Ты уверен, Олафссон, что все будет именно так? Ты уверен, что это ты намотаешь мои кишки на сталь, а не я твои?
– Если случится такое – ну значит, моя удача не столь велика, вот и все. Я уйду, зная, что сделал все, что мог.
– Кроме мести! – захохотал Кривой. – Какая паршивая смерть!
– Скажите, ярл Гуннар, – раздался голос Гунтера, – не могу ли я в этом случае стать вашим душеприказчиком? Гунтер фон Рихтер, рыцарь ордена Плачущей Богини, к вашим услугам.
Гуннар с удивлением посмотрел на фон Рихтера. Рыцарь истолковал это взгляд по-своему и пояснил:
– Мой род достаточно древний и благородный и насчитывает двенадцать поколений, при этом все мужчины были воинами. Не думаю, что вам следует беспокоиться о чистоте моих помыслов и о том, вправе ли я претендовать на такую честь.
– Да я и не беспокоился, просто удивился. Этот сын тролля и тебе чем-то насолил?
– Нет, я его сегодня впервые увидел, хотя что можно думать об убийце женщин и похитителе девиц. Просто месть, и особенно месть за родных, – это достаточно серьезное дело, чтобы доверять его только удаче. Должен быть тот, кто сможет довести его до конца, если враг окажется сильнее.
Гуннар посмотрел на рыцаря, на его лице блуждала странная улыбка.
– Что же, Гунтер фон Рихтер, рыцарь… Прости, дальше не запомнил. У меня нет семьи, у меня нет родных, и палуба драккара стала моим домом. Если правды нет и это существо, по ошибке отнесенное к человеческому роду, сегодня возьмет верх над мной – завещаю тебе свою месть.
– Услышано, – откликнулся Хегни, перевязывавший рану.
– Подтверждаю, – неожиданно для себя сказал я.
– Ох, будет сегодня моей секире пир крови, а воронам – сытный обед, – оскалился Кривой.
Гуннар не обратил никакого внимания на его речи, завернулся в плащ и откинулся на камень, скорее всего готовясь к этому самому хольмгангу, или попросту поединку.
Охая, к нам подошел Суфор, про которого я уже и позабыл, наблюдая сцену из пьесы «Благородство и смерть».
– Ну и здоровый же, сволочь! – изрек он, с неприязнью глядя на Торсфеля.
– Это он тебя, что ли? – полюбопытствовал я.
– А то кто же. Я только фаер вверх запустил, тут это животное бежит с каким-то здоровенным кулем на плече. Я и сделать-то ничего не успел, как он меня своей секирой долбанул, похоже, что с критом, да еще меня от удара на камень бросило. Пятнадцать процентов жизни осталось, чуть ласты не склеил! Хорошо хоть зелий с собой прихватил…
И Суфор расстроенно шмыгнул носом – то ли зелья жалел, то ли что так мало в бою успел.
– Куль, говоришь, – хлопнул я себя ладонью по лбу. – Да твою же!
Я огляделся и, выбрав из хирда Гуннара воина помоложе, крикнул ему:
– Эй, боец!
– Да, ярл.
– Слушай, не в службу, а в дружбу. Вон туда убежал мой человек, Флоси. Найди его, пусть сюда идет.
Воин коротко глянул на Гуннара, тот, приоткрыв один глаз, кивнул, и воин побежал в лесок.
– Гуннар, ничего, что я твоими людьми командую? – решил я исправить возможную бестактность.
– Хирдманн должен быть всегда чем-то занят или пьян, тогда у него нет времени на глупости, – ответил мне Гуннар, снова впадая в спячку.
– Не сомневалась, что ты уже здесь, – раздался уже родной для меня голос Элины. – Хейген, как тебе удается все время оказываться везде первым?
– Карма такая, – ответил я своей кланлидерше, поворачиваясь. – Если поспешать не будешь, все самое вкусное съесть могут, причем без меня. А это обидно.
– Согласна. – Элина огляделась вокруг, оценила истоптанный песок, валяющееся оружие, изломанные ветки и Торсфеля с тремя мечами у горла. – А что у вас тут было-то?
– Да ничего особенного, – пожал плечами я и кивнул в сторону Торсфеля: – Просто приходил Сережка, поиграли мы немножко.
Элина подошла к Кривому и осмотрела его.
– Да, тот еще Сережка, брутален, конечно.
– Жаль, что я в кольце друзей, милашка, – проревел Торсфель. – А то бы мы с тобой поиграли в игру «А ну-ка, догони».
– Ох, боюсь, боюсь, – засмеялась Элина и внезапно ее лицо перекосилось. – Господи. Опять он!
Из рощи показался Флоси, явно изнемогающий под весом свертка. Молодой воин пытался ему помочь, но Флоси отмахивался от него головой, как будто отгонял муху.
– Не волнуйся, он трезвый, – успокоил я Элину и, позвав Гунтера, поспешил к Флоси.
Туалетный наконец-то положил сверток на землю и, отдуваясь, сел рядом. Пот бежал по его багровому бородатому лицу.
– Ф-ф-фух, ярл, – сказал он мне. – Ну и хорошо же кениг кормит свою дочку. Еле дотащил.
– А чего ты ее там-то не распутал? – удивился я.
– Да кто их, девок, знает. А ну как еще бы убежала, ищи ее потом до конца времен, – резонно предположил Флоси.
Я наклонился над свертком и увидел, что он еще и перевязан корабельным шпагатом.
– Это да, – согласился я с ассенизатором и попросил Гунтера: – Дружище, перережь веревки, у тебя вроде кинжал был.
– Мизекордией? – удивился рыцарь. – Она для другого предназначена.
– Ой, Гунтер, бросай ты эти свои условности, – поморщился я. – Режь давай, пока она там богу душу не отдала.
Гунтер вздохнул, но спорить со мной не стал и, достав кинжал, начал перерезать веревки. Сверток заизвивался, и вскоре пред нами предстала крепкая девица с замурзанным лицом и в потрепанном платье, которое когда-то, видимо, было красивым. Черты ее лица не подвергали сомнению ее родство с кенигом, разве только бороды не хватало. Она уставилась на нас и властно спросила: