— Как тогда в Масаде? — уточнил Джордан.
Эрин снова взяла его за руку, наслаждаясь теплом его ладони, отчасти в качестве извинения за то, что оттолкнула его минуту назад.
— Именно так я и думаю. Я думала, это приступы паники. И отмахивалась от этих эпизодов, считая их вспышкой воспоминаний о том, как мы оказались взаперти в той античной усыпальнице. Но некоторые детали этих видений казались мне странными. В ящике было холодно, но ощущение такое, будто я лежу в кислоте. Она пропитала мою одежду и обжигает мне кожу. Но что еще страннее, все пахнет вином.
— Вином? — переспросил Христиан, резко выпрямляясь.
Она кивнула.
— Если вы воспринимаете Руна через эти видения, обжигать будет ванна из освященного вина, — Христиан уставил на нее пристальный взгляд своих зорких зеленых глаз. — Вы не представляете, где этот ящик может находиться? Вы что-нибудь слышали?
Она медленно покачала головой, пытаясь вспомнить какие-нибудь еще подробности, но безуспешно.
— Простите.
Она помнила лишь эту боль, чувствуя, что ощутила лишь самую малость того, что выносит Рун. Давно ли он в этой ловушке? Христиан сказал, что Рун пропал вскоре после сражения. Это было два месяца назад. Нельзя бросать его в таком положении.
И тут она похолодела от другого воспоминания.
— Христиан, с каждым из этих видений я становилась все слабее, руки прямо как из свинца. В последний раз я едва сумела их поднять.
Выражение лица священника подтверждало ее наихудшие опасения.
Вероятно, это означает, что Рун умирает.
Христиан протянул руку, коснувшись ее ладони, чтобы утешить.
— Лучше всего побыстрее добраться в Рим. Кардинал Бернард более осведомлен по части такого рода уз, чем я. В ранние дни Церкви они встречались часто.
Они зафрахтовали чартерный самолет, до отлета которого оставалось два часа.
— А если мы найдем Руна, — спросила Эрин, — что будем делать тогда?
Она опасалась, что ее просто отодвинут в сторонку, отделаются как-нибудь походя, как в прошлый раз.
— Тогда мы все отправимся на поиски Первого Ангела, — ответил Христиан.
Первого Ангела.
Эрин чересчур хорошо знала пророчество, касающееся этой мифической фигуры. Она мысленно увидела слова, начертанные на первой странице Кровавого Евангелия, написанного Христом, прорицание грядущей войны — и способ предотвратить ее.
Грядет вятшая Брань Небесная. Дабы возобладало воинство благое, надлежит выковать оружие из сего Евангелия, писанного моею собственной кровью. Триединству из сего предвозвестия надлежит допровадити сию книгу Первоангелу для благословения оным. Лише в сем надежа на спасение света.
— Время ожидания кончилось, — напирал Христиан. — Особенно после того, как кто-то предпринял шаги против вас, Эрин. Они явно знают, как вы ценны для нас.
— Ценна? — Проронив это единственное слово, она не сумела скрыть горестные нотки издевки.
— Пророчество утверждает, что трое должны доставить книгу Первому Ангелу. Рыцарь Христов, Воитель Человечества и Женщина Знания. Вы и Джордан — последние двое. Рун — первый.
— Но я думала, уже стало ясно, что я не являюсь Женщиной Знания, — все тем же ровным тоном заставила она себя выговорить следующую фразу. — Я практически уверена, что убила ее.
Джордан пожал ей руку. Эрин застрелила Баторию Дарабонт в туннеле под Римом. Она не просто отняла жизнь у этой женщины, потому что издавна считалось, что именно род Батори породит Женщину Знания. Пуля из пистолета Эрин оборвала этот род, убив последнего из его потомков.
— Дарабонт в самом деле мертва, а с ней и это проклятое семя, — со вздохом откинувшись на спинку диванчика, Христиан развел руками. — Так что, похоже, вы лучшая из имеющихся кандидатур, доктор Эрин Грейнджер. К чему гадать?
Кофе наконец принесли, и это позволило им собраться с мыслями.
Как только официант ушел, Джордан сделал обжигающий глоток, поморщился и кивнул на Христиана.
— Я с ним согласен. Давай найдем этого ангельского чувака.
Будто это так просто.
Никто не имел ни малейшего понятия, кто такой Первый Ангел.
19 декабря, 06 часов 32 минуты
Северный Ледовитый океан
От холода у Томми Болара аж зубы ныли. Он и не знал, что такое может быть. Стоя у планшира ледокола во мраке арктического утра, он чувствовал, как ветер обжигает открытые щеки. Впереди белые льды простирались до самого горизонта. Позади тянулась полоса голубоватого битого льда и черной воды, отмечающая путь корабля по ледяным полям.
Томми уставился во тьму в безысходном отчаянии. Он даже не представлял, где находится.
А если уж на то пошло, то и кто он такой.
Он знал лишь, что он уже не тот четырнадцатилетний подросток, бессильно смотревший, как умирают родители в его объятьях на руинах Масады, пав жертвами ядовитого газа, погубившего их и вылечившего его. Он бросил взгляд на полоску голой кожи, проглядывающей между оленьими рукавицами и рукавами его высокотехнологичной пуховой парки. Раньше на этом бледном запястье виднелось бурое пятно меланомы, говорившее, что дни его сочтены, — а теперь она исчезла без следа вкупе с остальными симптомами рака. Даже волосы, выпавшие из-за химиотерапии, начали понемногу отрастать.
Он выздоровел.
Или проклят. Смотря как поглядеть.
Томми хотел бы умереть на вершине той горы вместе с родителями. Но вместо того его похитили из израильского военного госпиталя, украли у безличных врачей, пытавшихся понять, каким чудом он выжил. Его последние тюремщики утверждают, что он не просто выжил во время трагедии в Масаде, настаивая, что он более чем излечен от своего рака.
Они сказали, что он не умрет никогда.
И, что хуже всего, он начал им верить.
По щеке скатилась слеза, оставляя горячий след на его замерзшей коже.
Томми утер ее тыльной стороной рукавицы, испытывая гнев, досаду, желая кричать на этот бескрайний простор — взывая не о помощи, а об освобождении, о возможности увидеть мать и отца снова.
Два месяца назад кто-то опоил его снотворным, и очнулся он уже здесь, на этом огромном ледоколе посреди замерзшего океана. Корабль недавно покрасили, по большей части в черный цвет, и каюты громоздились поверх него, как красные кирпичики «Лего». Пока что он насчитал человек сто команды, запоминая лица и знакомясь с заведенным на борту порядком.
Пока что побег невозможен, но знание — сила.
И это одна из причин, по которой Томми проводил так много времени в судовой библиотеке, просматривая немногочисленные книги на английском и пытаясь узнать как можно больше.