Никто не ответил, и она не была в претензии, помня свои перипетии с Распутиным. Этот тип прозорлив, коварен и печется только о себе. Чтобы проникнуть в изуверские намерения безумного русского монаха, нужен кто-то не менее безумный.
Или хотя бы родственная душа.
Встрепенувшись, графиня оглядела окружающих.
— По моему разумению, он содеял сие из ненависти ко всем вам.
19 декабря, 12 часов 22 минуты
по центральноевропейскому времени
К югу от Рима, Италия
Слыша стук колес повозки, мчащейся под яркими полуденными лучами светила, Элисабета дергала цепь, приковывающую ее кандалы к стене последнего экипажа.
Ненавистная сангвинистка Надия проводила ее обратно во тьму и приковала к стене. Цепь была примкнута к скобе на высоте пояса настолько короткими серебряными цепями, что Элисабете приходилось стоять в этой раскачивающейся комнате.
А всего в нескольких шагах Надия следила за ней спокойно и терпеливо, как лисица у кроличьей норы.
Элисабета вывернула руки, пытаясь найти более удобное положение. Серебряные кандалы пылали вокруг запястий кольцами огня, но все равно здесь ей было куда уютнее, чем в экипаже-трапезной, где единственная распахнутая штора впускала поток солнечного света. Элисабета ничем не выдавала, как пекло ей глаза, когда она смотрела на женщину и солдата, отказываясь проявлять слабость перед этими двумя людишками.
Повозку продолжало раскачивать, и она расставила ноги пошире, дабы от раскачивания не мотало из стороны в сторону. Она приспособится. В современном мире много предметов, наделенных силой, и она овладеет ими всеми. Она не позволит повелевать собой страху перед ними.
Стоя с руками, прижатыми к стене, Элисабета наслаждалась теплом нагретой солнцем стали под ладонями. Представляла, как сильно и ярко сияет денница снаружи, шествуя по небосводу, усеянному ослепительно-белыми облаками. Она не видела этих картин уже столетия и едва помнит, как они выглядели. В отличие от сангвинистов стригои не выносят солнца. Ей недоставало дня с его теплом, жизнью и взращиванием растений. Она помнила свои сады, свои яркие цветы, целебные травы, которые некогда выращивала.
Но пожертвует ли она свободой стригоя, дабы снова узреть голубое небо, обратившись к благочестивой жизни сангвиниста?
Ни за что.
Элисабета потерла согревшиеся ладони и прижала их к своим холодным щекам. Но даже ежели она попробует обратиться — скорее всего, Богу ведомо, что сердце у нее чернее черного, и освященное вино поразит ее насмерть.
Она согласилась помочь сангвинистам, но обещание это было дано под угрозой смерти. Она вовсе не собирается сдерживать свое слово, ежели представится более подходящая возможность выжить. Исполнять клятву, принесенную в смертных муках, вовсе не обязательно.
Она ничего им не должна.
Будто подслушав ее мысли, Надия посмотрела на нее волком. Элисабета решила, что как только освободится, то непременно заставит долговязую женщину поплатиться за дерзость. Но пока что чувствовала, что улизнуть из-под охраны Надии будет нелегко. Эта женщина открыто ее ненавидит и вроде бы предана Руну — хотя скорее как соратник-рыцарь, а не женщина, испытывающая привязанность к мужчине.
Чего не скажешь о женщине человеческого племени.
Доктор Эрин Грейнджер.
Элисабета без труда разглядела красноречивые розовые шрамы у ней на шее. Стригой недавно вкусил ее и позволил ей жить дальше. Явление весьма редкое, и уж определенно ни один заурядный стригой не оставил бы столь аккуратные отметины. Эти проколы говорят о заботе и сдержанности. И по тому, как эта женщина и Корца откровенно испытывали неловкость, не заговаривая друг с другом, она заподозрила, что Рун снова пал, снова причастился крови.
Но в данном случае не убил женщину и не обратил ее в чудище.
Она вспомнила, как сердце Эрин заколотилось, когда Рун только-только ступил в экипаж. Элисабета распознала в голосе женщины сострадание, когда та узрела его раны и произнесла его имя. Похоже, это человеческое существо связано с Руном более крепкими узами, нежели кровные, ежели бы он просто вкусил от нее.
В груди ее жарко вспыхнула ядовитая ревность.
Рун принадлежит мне, и только мне.
Элисабета заплатила за эту любовь дорого и делиться ею ни с кем не желает.
Она снова мысленно перенеслась в ту ночь, вспомнила Руна в своих объятьях, их невысказанную взаимную любовь, наконец выразившуюся в жаре уст, сплетении тел, в негромких словах любви. Она знала, что происходящее возбраняется священнику, но почти не ведала, сколь крепко эти законы сковывают зверя, воистину таящегося в Руне. И едва оковы были порваны, его лик наконец показал свои клыки, свои темные вожделения, исторгнув ее из прежней жизни в одну нескончаемую ночь.
А теперь Рун, судя по всему, натравил того же зверя на другую женщину — другую, к коей явно неравнодушен.
А еще в этой привязанности Элисабета узрела свой шанс. При случае она использует их взаимные чувства против них же самих, дабы погубить обоих.
Пока же она должна удовольствоваться ожиданием. Придется отправиться с группой Бернарда, хотя к самому кардиналу она особого доверия не испытывала. Ни теперь, ни уж наверняка во время своей смертной жизни. Еще тогда она стремилась упредить Руна против Бернарда, ощущая, какие бездонные секреты таятся в бессердечной ханжеской груди последнего.
Тут ее чуткий слух уловил, как в соседнем экипаже произнесли ее имя.
— Мы не можем позволить себе риск потерять ее, — заявил кардинал Бернард. — Мы должны быть постоянно осведомлены о ее местонахождении.
— Не волнуйтесь, — ответил молодой монах по имени Христиан. — Я уже принял меры, гарантирующие это. Я буду держать ее на коротком поводке.
Заговорил еще кто-то — с сильным немецким акцентом; значит, брат Леопольд.
— Я позабочусь, чтобы принесли еще кофе.
Послышались легкие шаги от столика к переднему экипажу, где готовится пища и где смутно различается еще одно сердцебиение другого прислужника сей орды.
Оставшиеся за столом сидели молча — должно быть, каждый раздумывал о путешествии, ждущем впереди.
Она решила сделать то же самое и обернулась к Надие.
— Поведайте-ка, не связан ли с династией Романовых сказанный русский… сей Распутин? Отчего Церковь не питает к оному любви?
Возможно, удастся привлечь его на свою сторону.
Надия сидела безмолвно и недвижно, как камень, но лицо ее выдало, как она любит замалчивать секреты.
— Ваш кардинал желает, чтобы я участвовала в вашей вылазке, — напомнила Элисабета, продолжая напирать. — Будучи участницей, я должна ведать все.