Но кто именно составляет трио?
Он разглядывал спину Эрин, вспоминая уход Элисабеты. Уходя, она даже не оглянулась. И все же Рун понимал, что заслужил эту измену.
Наконец, впереди замаячил выход. Покинув величественный ледяной дворец, они затерялись в хитросплетениях темных улочек. Григорий привел их к синему минивэну, припаркованному в пустынном переулке. Они забрались в него через все двери.
Распутин сел за руль и погнал машину по темному городу.
Христиан наклонился вперед с заднего сиденья.
— Отвезите нас к церкви Святого Николая. Там мы какое-то время будем в безопасности.
— Я высажу вас там, — ответил Григорий, все еще ошеломленный утратой. — У меня самого есть где остановиться.
В зеркале заднего обзора сумрачные глаза Распутина встретились с глазами Руна; к извиняющемуся выражению в его взгляде подмешивалось безмерное горе. Корца хотел наброситься на монаха за то, что тот подстроил им западню, но старый друг еще и спас его буквально только что, воспользовавшись обещанной любезностью, чтобы спасти Руну жизнь. В конце концов, нет худшего наказания, чем уже понесенное монахом в этом лабиринте.
Еще через несколько поворотов минивэн остановился перед стокгольмским собором — церковью Святого Николая. Здание храма, выстроенное из кирпича в готическом стиле, куда скромнее, чем римские храмы. Четыре уличных фонаря бросали на его желтые стены золотистый свет. По обе стороны от огромного витражного окна-розы находились стрельчатые окна, врезанные глубоко в стены.
Рун подождал, пока все выйдут, и, как только остался с Григорием наедине, подался вперед и притронулся к его плечу.
— Сожалею о твоей сегодняшней утрате. Я буду молиться об их душах.
Распутин кивнул в знак благодарности, бросив взгляд на Алексея, и ухватился за ручонку отрока, будто боялся потерять и его.
— Я не думал, что он покажется, — прошептал Григорий. — Лично.
Рун представил ледяное выражение лица Искариота.
— Я лишь хотел бросить вызов Господу, — признался монах. — Узреть длань Его в деяниях, повергнув все в хаос собственной рукой. Поглядеть, поправит ли Он дело.
Рун сжал плечо старого друга, зная, что их всегда будет разделять пропасть. Григорий чересчур сердит на Бога, чересчур уязвлен в прошлом Его служителями на земле. Он и Рун никогда не могли до конца примириться, но сегодня хотя бы расстанутся по-человечески.
Григорий проводил взглядом уходящего Джордана.
— В конечном итоге, может статься, я и узрел длань Господню. — Монах полуобернул к Руну залитое слезами лицо.
Еще раз пожав ему плечо на прощанье, Рун выбрался из автомобиля и захлопнул дверцу. Машина покатила по улице, оставив их в ночи одних.
В шаге от него Христиан держал закутанную голову Надии на плече, будто она спала, придерживая ее затылок ладонью.
Рун тоже прошел с ней плечом к плечу через множество сражений. Во многих отношениях она была сильнейшей среди них, ее не терзали никакие сомнения. Ее преданность делу была истовой и несгибаемой. И ее утрата — и как сангвиниста, и как друга — невосполнима.
— Надо убраться с улицы, — предупредил Джордан.
Рун кивнул, и Христиан направился к боковой стене церкви, пройдя под голыми ветвями деревьев, сбросивших листву на зиму. Корца запрокинул голову, чтобы посмотреть на окна собора. Внутри этот храм с побеленным потолком и арками из красного кирпича прекрасен. Здесь их молитвы о Надии дойдут по назначению.
В задней части храма, встав лицом к лишенной особых примет стене, Рун прошел привычный ритуал, порезав себе ладонь и открыв тайную дверь сангвинистов. Он вспомнил, как Надия делала то же самое всего полсуток назад, и никто из них не догадывался, что делает она это в последний раз.
Христиан поспешил внутрь и вниз по темным лестницам.
Джордан последовал за ним, включив фонарик. Эрин держала солдата за руку, как держат только близкого человека. Рун вспомнил, как слушал ее сердце, постигая бездонность горя этой женщины. И все же, вопреки всем ожиданиям, Джордан к ней вернулся.
В груди Корцы вспыхнула зависть. Столетия назад он однажды утратил любимую, но к нему она вернулась уже преображенной вовеки.
Для него обратного пути нет.
Рун вошел в тайную часовню внизу. Сводчатые потолки, как и в церкви наверху, века назад покрасили в безмятежный голубой цвет, чтобы напоминать сангвинистам о небе, о возращенной им Божьей милости. По обе стороны от него были стены из красного кирпича, впереди — простой алтарь с иконой, изображающей Лазаря, восстающего из мертвых перед лучезарным Христом.
Пройдя вперед, Рун разгладил напрестольную пелену, а затем Христиан уложил на нее останки Надии, не разворачивая их. Затем оба помолились над ней. Со смертью все нечестивое покинуло ее окончательно.
В смерти она обрела избавление.
Эрин и Джордан также склонили головы во время этих прощальных молитв, сложив ладони перед грудью. Горе звучало в каждом вздохе, в каждом биении сердца, потому что они тоже оплакивали ее.
Окончив панихиду, Христиан отступил от алтаря.
— Мы должны идти.
— Мы здесь не останемся? — осведомился Джордан усталым голосом.
— Нельзя рисковать, — ответил Христиан. — Если мы надеемся спасти мальчишку, то должны двигаться.
Рун поддержал его, напомнив:
— Где-то в самой Церкви затаился предатель. Мы не должны оставаться на одном месте слишком долго. Особенно здесь.
— А как быть с телом Надии? — спросила Эрин.
— Здешние священники поймут, — заверил ее Рун. — И позаботятся, чтобы она вернулась в Рим.
Рун склонил голову в последний раз, воздавая ей честь, а затем оставил ее хладный труп в одиночестве на алтаре и вышел вслед за остальными.
Сейчас ему надо позаботиться о живых.
19 декабря, 23 часа 03 минуты
по центральноевропейскому времени
Стокгольм, Швеция
Эрин шла по хорошо освещенной улице, направляясь прочь от теплого убежища собора. Снег повалил гуще, сократив размеры окружающего мира. Скоро хлопья покрыли ее волосы и плечи. На тротуарах уже скопился слой в несколько дюймов.
В этот час машин, рокочущих шинами по мостовой, пробивая фарами конусы света сквозь падающий снег, было совсем немного.
Она крепко держалась за Джордана — и чтобы не поскользнуться на обледеневшем тротуаре, и чтобы знать, что не грезит. Шагая, смотрела, как теплое дыхание, срываясь с его губ, обращается в морозном воздухе в белые облачка.
Менее часа назад он был мертв — ни дыхания, ни сердцебиения.