Я махнул рукой, давая понять, что для меня это не имеет значения.
— Тут я вам не советчик. Может, Герб поможет? Он же медийный человек.
Лайза перевела взгляд на толпу детей и улыбнулась.
— О, у меня же есть кое-что для детей. Прошу прощения. — Поспешно покинув нас, она направилась к дому и завернула за угол.
— Ей это все очень нравится, правда? — заметил Циско.
— Мне бы тоже нравилось, — отозвалась Лорна.
Я взглянул на Аронсон и спросил:
— А вы почему такая тихая?
Она пожала плечами:
— Не знаю. Кажется, мне больше не хочется быть адвокатом по уголовным делам. Думаю, если вы примете предложения тех, кто звонит в контору, я предпочту сосредоточиться на ипотечных. Если вы не возражаете.
Я кивнул:
— Вам виднее. Хотите заниматься ипотеками — ваше дело. В течение еще какого-то времени таких дел будет немерено, особенно пока в этом бизнесе хозяйничают люди вроде Оппарицио. Но то чувство, которое вас сейчас мучает, уйдет. Поверьте мне, Баллокс, оно уйдет.
Она ничего не ответила — ни на то, что я снова назвал ее Баллокс, ни на что другое мной сказанное. Я отвернулся и стал смотреть на двор. Лайза вернулась, катя перед собой взятый из гаража баллон с гелием, собрала вокруг себя детей и принялась надувать шарики. Телеоператор, приблизившись, начал снимать — трогательный сюжет для шестичасовых новостей.
— Интересно, она это делает для детей или для телекамеры? — спросил Циско.
— Тебе действительно нужен ответ? — усмехнулась Лорна.
Сняв с краника надутый синий шар, Лайза привычным движением завязала его тесемкой и отдала девочке лет шести, которая, схватившись за кончик тесемки, подняла руку высоко над головой. Шар взлетел ввысь футов на шесть. Девочка, смеясь, запрокинула голову, глядя на свою новую игрушку. И в этот миг я понял, на что смотрел Бондурант, когда Лайза огрела его молотком.
— Она это сделала, — пробормотал я себе под нос.
Мне показалось, что миллионы нервных клеток мгновенно воспламенились и пылающим огнепадом рассыпались у меня по шее и плечам.
— Вы что-то сказали? — переспросила Аронсон.
Я молча посмотрел на нее, потом — снова на свою клиентку. Надув газом следующий шар, она привязала к нему тесемку и отдала его какому-то мальчику. Все повторилось. Мальчик отпустил свой красный шар на всю длину тесемки и, весело задрав голову, смотрел на него; естественная, инстинктивная реакция — наблюдать за парящим шаром, откинув голову.
— О Боже! — прошептала Аронсон. Она тоже догадалась. — Так вот как она это сделала.
Теперь Циско с Лорной тоже смотрели на происходящее.
— Свидетельница сказала, что Треммел несла большую хозяйственную сумку, — продолжила Аронсон. — Достаточно большую, чтобы в ней уместился молоток — да, но и чтобы засунуть в нее шары — тоже.
— Она проскользнула в гараж, — подхватил я, — и подвесила шары над парковочным местом Бондуранта. Возможно, на конце тесемки была привязана записка.
— Ну да, — продолжил Циско, — чтобы он уж наверняка обратил на нее внимание.
— Потом спряталась за колонной и стала ждать.
— А когда Бондурант запрокинул голову, чтобы посмотреть на шары, — бац, прямо в темечко! — закончил Циско.
Я кивнул.
— А хлопки от двух лопнувших шариков кто-то принял за выстрелы, но потом от этой идеи отказались, поскольку никаких следов стрельбы не обнаружили, — сказал я. — А ошметки шаров она подобрала, когда убегала.
За нашим столом воцарилась гнетущая тишина. Ее в конце концов нарушила Лорна:
— Одну минутку. Вы хотите сказать, что она все это заранее спланировала? Что она знала, как сбить с толку жюри тем, что удар пришелся плашмя на макушку головы?
Я покачал головой:
— Нет, судя по всему, ей просто повезло. Она лишь хотела остановить его и для этого подвесила шары: он, мол, задержится, поднимет голову, тут-то она выйдет и поговорит с ним. Остальное, видимо, вышло по чистой случайности… которую умело использовал ее адвокат.
Мне было стыдно смотреть на коллег, поэтому я не сводил взгляда с Лайзы, продолжавшей надувать шары.
— Значит… мы помогли ей уйти от наказания. — Лорна не спрашивала, она утверждала.
— И по закону ее нельзя вторично привлечь к ответственности за то же самое преступление, — добавила Аронсон.
Как нарочно, именно в этот момент Лайза, завязывая тесемку на белом шарике и передавая его очередному ребенку, посмотрела в нашу сторону и улыбнулась мне.
— Циско, сколько здесь стоит пиво?
— Пять долларов банка. Настоящая обдираловка.
— Микки, не надо, — сказала Лорна. — Оно того не стоит. Ты же так хорошо держался.
Оторвав взгляд от клиентки, я перевел его на Лорну:
— Хорошо держался? Ты хочешь сказать, что я был одним из «хороших парней»?
Поднявшись, я направился к буфету и встал в очередь. Я ожидал, что за мной побежит Лорна, но подошла Аронсон и очень тихо произнесла:
— Послушайте, что с вами происходит? Вы же учили меня не пестовать свою совесть. А теперь сами этим занимаетесь?
— Не знаю, — шепотом ответил я. — Единственное, что я знаю, так это то, что она, пропади она пропадом, сыграла на мне, как на скрипке. И знаете что? Она знает, что я знаю. Не зря же она мне улыбнулась. Я прочел это по ее взгляду. Она этим гордится. И баллон вытащила во двор специально, чтобы я увидел, чтобы узнал… — Я затряс головой. — Она с первого дня водила меня на поводке. Все было частью ее плана. Каждый…
Я запнулся, поскольку неожиданно мне пришло в голову еще кое-что.
— В чем дело? — спросила Аронсон.
Я ответил не сразу, продолжая обдумывать догадку.
— Микки, что такое?
— Ее муж не был никаким мужем.
— Что вы имеете в виду?
— Тот парень, что звонил мне, а потом приезжал. Иначе почему его нет здесь в такой большой день? Он тоже был частью плана.
— Тогда где же ее настоящий муж?
Интересный вопрос. Но на него я ответить не мог. У меня вообще больше не было ответов.
— Я ухожу, — сказал я, покидая очередь и направляясь к черному ходу.
— Микки, куда вы?
— Домой.
Быстро пройдя через дом, я вышел из парадной двери. Поскольку мы приехали рано, машину удалось припарковать всего за два дома от Лайзиного, и я уже подходил к своему «линкольну», когда услышал, как кто-то окликнул меня сзади.
Это была Лайза. Она шла ко мне.
— Микки! Вы уходите?
— Да, ухожу.