— Мик, сегодня пятница. Слушания — во вторник. Даже если тебя выпустят отсюда к тому времени, ты будешь не в том состоянии, чтобы…
— Она справится сама.
— Кто? Баллокс?!
— Да, Дженнифер. Она умница. И вполне сумеет это сделать.
— Она умница, но еще зеленая. Ты в самом деле хочешь, чтобы человек только что со школьной скамьи выступал от имени защиты на вступительных слушаниях по делу об убийстве?
— Это всего лишь вступительные слушания. Буду я там присутствовать или нет, процесс по делу Треммел все равно назначат. Самое большее, на что мы можем рассчитывать, — это чуточку заглянуть в стратегию обвинения, и Дженнифер в состоянии все заметить и доложить мне.
— А ты полагаешь, что судья позволит? Он может счесть это попыткой создать повод для жалобы на неэффективную защиту в момент вынесения окончательного приговора.
— Если Лайза подпишет согласие, то все будет в порядке. Я позвоню ей и скажу, что это часть нашей стратегии. Дженнифер проведет здесь у меня какое-то количество времени в выходные, и я ее натаскаю.
— А в чем состоит на самом деле стратегия защиты, Мик? Почему бы не подождать, пока ты отсюда выйдешь?
— Потому что я хочу, чтобы они думали, будто у них получилось.
— Кто — они?
— Оппарицио. Или кто-то другой, кто это устроил. Пусть думают, что вывели меня из строя или что я испугался. Что угодно. Дженнифер справится со вступительными слушаниями, а во время процесса я возьму дело в свои руки.
Циско кивнул:
— Понял.
— Ну и хорошо. Теперь иди и позвони Мэгги. Скажи, чтобы разбудила меня независимо от того, что ей будут говорить медсестры, особенно если она приедет с Хейли.
— Сделаю, босс. Только… э-э-э… есть еще одна вещь.
— Какая?
— Там, в приемной, сидит Рохас. Он хочет тебя проведать. Я велел ему ждать. Он и вчера приходил, но ты спал.
Я кивнул. Рохас.
— Ты проверил багажник?
— Да. Никаких следов взлома, никаких царапин на замке.
— Хорошо. Иди и пошли его ко мне.
— Ты хочешь разговаривать с ним один на один?
— Да. Один на один.
— Как знаешь.
Циско ушел, а я, схватив пульт управления, медленно, корчась от боли, приподнял изголовье кровати градусов на сорок пять, чтобы встретить следующего посетителя полусидя. Перемена позы пронзила меня новым приступом обжигающей боли, мне показалось, что по грудной клетке стал распространяться огонь — как августовский пожар в подлеске.
Рохас, приветственно маша рукой и кивая, робко вошел в палату.
— Привет, мистер Холлер, как дела?
— Дела бывали и лучше, Рохас. А как твои?
— Все в порядке, все в порядке. Я просто хотел заглянуть, поприветствовать и все такое.
Он нервничал, как одичавший кот. И кажется, я знал почему.
— Очень мило с твоей стороны. Почему бы тебе не присесть вон на тот стул?
— Хорошо.
Он сел на указанный мной стул в углу, что давало мне возможность полностью держать его в поле зрения. Так я мог заметить и прочесть любое телодвижение, любой жест, все нюансы мимики. Рохас уже демонстрировал некоторые классические признаки лицемерия — старался не смотреть в глаза, неуместно улыбался, постоянно двигал руками.
— Врачи говорят, как долго они еще вас здесь продержат? — спросил он.
— Еще несколько дней, полагаю. Как минимум пока я не перестану писать кровью.
— Господи, какой кошмар! Тех, кто это совершил, ведь поймают, да?
— Непохоже, чтобы кто-нибудь так уж старался это сделать.
Рохас кивнул. Я больше ничего не сказал. Молчание зачастую — лучший инструмент допроса. Не выдержав паузы, мой шофер несколько раз провел ладонями по бедрам вверх-вниз и встал.
— Ну, не буду вас утомлять. Наверное, вам нужно поспать или еще что.
— Нет, Рохас, я проснулся и готов к новому дню. Слишком много спать вредно. Можешь посидеть. Куда тебе спешить? Ты же не возишь теперь кого-нибудь другого, правда?
— О нет, нет, ничего подобного!
Он нехотя снова сел. Прежде чем стать моим водителем, Рохас был моим клиентом. Его застукали на хранении краденого, и над ним висел условный приговор. Обвинение настаивало на тюремном заключении, однако мне удалось добиться условного. Он был должен мне три тысячи за мои старания, но потерял работу, так как его работодатель также оказался в числе обворованных. Я предложил ему отработать долг, служа мне шофером и переводчиком, он охотно согласился. Каждую неделю я платил ему пятьсот долларов и списывал по двести пятьдесят. Три месяца спустя долг был выплачен, но он остался работать у меня, получая теперь все семьсот пятьдесят. Я полагал, что он счастлив и твердо встал на путь исправления, но, видимо, вор остается вором.
— Я только хочу, чтобы вы знали, мистер Холлер, что, когда вы выйдете отсюда, я буду в вашем распоряжении двадцать четыре часа в сутки. Я не хочу, чтобы вы вообще ходили пешком. Даже если вам понадобится всего лишь спуститься с холма в ближайший «Старбакс», я вас туда отвезу.
— Спасибо, Рохас. В конце концов, как я догадываюсь, это самое меньшее, что ты можешь сделать, чтобы загладить вину, так?
— Э-э-э…
Он смутился, догадавшись, к чему я клоню, но смутился не так уж сильно. Я решил больше не ходить вокруг да около:
— Сколько тебе заплатили?
Он беспокойно заерзал на стуле.
— Кто? За что?
— Хватит, Рохас. Кончай ломать комедию. Это утомительно.
— Я действительно не понимаю, о чем вы говорите. Может, мне все же лучше уйти?
Он встал.
— У нас с тобой нет договора, Рохас, — ни письменного, ни даже устного, никаких обязательств, вообще ничего. Можешь выйти из этой комнаты, и я уволю тебя — вот и все. Ты этого добиваешься?
— Не имеет значения, есть ли у нас договор. Вы не можете просто так выгнать меня безо всякой причины.
— А вот причина-то у меня как раз есть, Рохас. Герб Дэл мне все рассказал. Тебе следовало знать, что для воров не существует понятия чести. Он сказал, что ты позвонил ему и предложил достать все, что ему потребуется.
Блеф удался. Я увидел, как в глазах Рохаса вспыхнула ярость, и на всякий случай положил палец на кнопку вызова медсестры.
— Дерьмоед поганый!
Я кивнул:
— Весьма точное определение. Как…
— Я не звонил этому козлу. Мерзавец сам ко мне подошел. Сказал, что ему нужно только заглянуть в багажник — всего на пятнадцать секунд. Я не знал, чем это обернется.