— Чай.
Ирэн стала рассказывать о поездке:
— Отец все говорит, говорит и говорит. О себе, о себе, о себе. А чего ты хочешь, он только это и может.
— Утомительно.
— Они милые.
Камиль спросил себя, как он отреагирует, если однажды услышит, что сын называет его «милым».
Она поинтересовалась, как идет расследование. Дав ей прочесть копию письма убийцы, Камиль спустился за почтой.
— Пообедаем вместе? — спросила она, когда он вернулся.
— Не думаю… — ответил Камиль, внезапно побледнев и глядя на запечатанный конверт, который держал в руке.
Письмо было отправлено из Трамбле-ан-Франс.
Дорогой майор,
рад видеть, что вы проявляете интерес к моей работе.
Я знаю, что вы активно ищете во многих направлениях и что для вас и ваших сотрудников это означает большую занятость и большую усталость. Мне искренне жаль. Поверьте, если бы я мог облегчить вашу задачу, я бы это сделал без колебаний. Но мне нужно продолжить мой труд, и я знаю, что вы и это способны понять.
Ну вот, я все говорю и говорю и не отвечаю вашим ожиданиям.
Итак, Черная Далия.
Какая чудесная книга, не правда ли? И со всею скромностью хочу обратить ваше внимание на то, какую чудесную дань почитания этого изумительного произведения я отдал. «Моя» Далия, как вы изящно выразились, была проституткой самого низкого пошиба. Никакого шарма, ничего общего с немного вульгарной, конечно, но такой привлекательной Эвелин. С нашей первой встречи я понял, что она будет больше на своем месте в книге Эллроя, чем на тротуаре. Ее внешность соответствовала требованиям, скажем так. Эллрой описывает ее, но он описывает в большей степени мертвое тело, чем живое. Ночами напролет я твердил про себя фразы из книги, пока, как неприкаянная душа, блуждал по злачным улицам Парижа. Я терял надежду когда-нибудь обнаружить этот перл творения. И в один прекрасный день она предстала передо мной, нежданно-негаданно, я бы сказал, попросту, на углу улицы Сен-Дени. Она была одета самым кричащим образом: высокие красные сапоги, декольте и юбка с разрезом спереди, выставленное напоказ нижнее белье. Но именно ее улыбка заставила меня принять окончательное решение. У Мануэлы был большой рот и волосы настоящего иссиня-черного цвета. Я спросил цену и поднялся с ней. Истинное испытание, Камиль, уверяю вас. Местечко было гнуснее не придумаешь, комната пропиталась запахом пота, который не могла вытравить ароматическая свеча, горящая на комоде. А кровать такая, что ни один человек в здравом уме ни за что не решился бы на нее лечь. Мы все сделали стоя, это лучшее, что можно было придумать.
Остальное было делом долгой стратегии. Эти проститутки очень недоверчивы, а их сутенеры, даже если непосредственно не появляются, дают почувствовать свое присутствие за приоткрытой дверью. Тень, встреченная в коридоре. Мне пришлось возвращаться много раз, чтобы создать у нее представление о спокойном, милом, не очень требовательном, привлекательном клиенте.
Я не собирался ни наведываться в этот бордель слишком часто, ни приходить в определенные часы. Боялся, что мое присутствие будет замечено, что ее товарки в конце концов запомнят меня и потом смогут опознать.
Итак, я предложил ей встретиться в другом месте «на всю ночь». Цену пусть назовет сама. Я и не предполагал, что вопрос вызовет столько сложностей. Следовало обсудить все с ее сутенером. Я мог передумать и поискать другую сообщницу, но за время нашего знакомства я спроецировал на эту девушку все образы из книги. Я так отчетливо представлял ее в этой роли, что мне уже недоставало мужества отказаться. Пришлось встретиться с толстяком Ламбером. Ну и тип! Не знаю, были ли вы знакомы с ним, — ах да, он умер, я к этому еще вернусь. Он был человек очень… романический. Карикатурный сверх всякой меры. Он говорил со мной свысока, а я не возражал. Такова игра. Он желал «знать, с кем имеет дело», как он мне объяснил. Он любил свою работу, этот парень, уверяю вас. Наверняка он колотил своих девиц, как и все прочие, но говорил о них как защитник, почти как отец. Короче, я объяснил, что хочу одну из «его девочек» на ночь. Он меня обобрал, уверяю вас, Камиль… просто стыд. Что ж, такова игра. Я даже вынужден был заплатить половину авансом, без всякой гарантии, разумеется. Он потребовал сказать ему адрес места нашей встречи. Свободы маневра у меня почти не оставалось. Я дал ему фальшивый адрес, разыграв нерешительность женатого человека. Этого хватило, чтобы его успокоить. По крайней мере, я так думал. Мы встретились с Мануэлой на следующий день чуть дальше на бульваре. Я опасался, как бы они меня не прокатили, но дело, с их точки зрения, было выгодным.
В квартале на улице Ливи, в двух шагах от свалки, стоит множество домов, где никто давным-давно не живет, потому что они предназначены под снос. У многих окна и двери заколочены досками или заложены пеноблоками, выглядит это зловеще. Остальные две улицы просто безлюдны. Я выбрал дом номер 57. Повез туда Мануэлу ночью. Я чувствовал, что, оказавшись в таком квартале, она занервничала. Старался казаться милым, неловким, даже неуклюжим — такой внушит доверие самой вздорной шлюхе.
Все было готово. Едва мы зашли, я нанес ей мощный удар по затылку. Она упала, не успев и пикнуть. После чего я оттащил ее тело в подвал.
Она пришла в себя два часа спустя, привязанная к стулу, под лампой, голая. Она задрожала, взгляд стал безумным. Я объяснил ей, что должно произойти, и в первые часы она извивалась изо всех сил, пытаясь высвободиться, пробовала кричать, хотя скотч, который пересекал ее лицо, не оставлял на это ни малейших надежд. Ее возбужденность раздражала меня. Я решил перебить ей ноги с самого начала. Бейсбольной битой. Дальше дело пошло легче. Неспособная подняться, она могла только ползать по полу, да и то недолго. И недалеко. Моя задача сильно упростилась как в том, что касалось хлестания ее кнутом, так и в прижигании грудей сигаретами. Самым сложным оказалось с первой попытки успешно воссоздать улыбку Черной Далии. Я не имел права на ошибку. Действительно великий момент, Камиль.
В моей работе, как вы понимаете, все имеет значение.
Вроде пазла, который достигает формального совершенства только тогда, когда все его элементы собраны и каждый находится на своем, именно ему предназначенном месте. Достаточно отсутствовать одному элементу, и все произведение становится другим — ни более красивым, ни менее красивым, просто другим. А моя миссия заключается в том, чтобы в точности воспроизвести воображаемую реальность наших великих людей. Именно эта «точность» делает мою задачу великой, именно здесь мельчайшая деталь должна быть внимательно изучена, взвешена во всех своих последствиях. Поэтому было так важно преуспеть с улыбкой, причем добиться полного успеха. Мое искусство — имитация, я создатель репродукций, копиист, иными словами, монах. Мое самоотречение всеобъемлюще, моя преданность не знает границ. Я посвятил свою жизнь другим.
Когда я, держа голову за волосы как можно ближе к черепу, на добрый сантиметр вонзил лезвие ей под ухо и сделал глубокий разрез до уголка рта, по истинно животному воплю, который поднялся из глубин ее тела и расцвел в новом полурту, из которого тяжело струилась кровь, стекая большими долгими слезами, я ощутил всю полноту моего жеста. И я почувствовал, как воплощается мое произведение. Я приложил все старания, когда занялся второй половиной нашей улыбки: разрез был, возможно, чуть слишком глубок, не знаю… Как бы то ни было, эта улыбка Далии была для меня, как вы можете себе представить, чудесной наградой. Изумительная улыбка, которая в моей жизни вдруг предстала средоточием всей красоты мира в одном произведении. Я еще раз удостоверился в том, до какой степени моя миссия находила свой смысл в скрупулезном прилежании.