– Утолил злобу? – повторил он. – Я просто представил вещи в их истинном свете. В конце концов, что побуждает госпожу Катрин покинуть этот замок, где с ней будут обращаться как с королевой, ибо она вполне того заслуживает. Не вижу в этом никакой трагедии. Вы бы объяснили ей, милая, что умной женщине следует быть на стороне победителей. Как говорится, с волками жить… Наша партия сыграна… и мы сорвали куш. Ничто более не угрожает могуществу кузена, а также и моему!
– Ничто?
Сара внезапно разжала руки, и Катрин едва не рухнула на пол. Цыганка побледнела как смерть, глаза ее расширились, черты лица заострились. Вытянув вперед руку и пристально глядя на Жиля де Реца огромными неподвижными глазами, она двинулась вперед неверным шагом, настолько напоминая призрак, что маршал, нахмурившись, невольно попятился. Катрин перестала плакать и затаив дыхание смотрела на цыганку, ибо ей уже приходилось видеть эти странные припадки, когда Сара, словно вдохновленная свыше, предсказывала будущее, с которого будто срывала покров невидимая рука.
– Твое могущество покоится на глине и золе, Жиль де Рец, – заговорила цыганка без всякого выражения, как если бы повторяла за кем-то чужие слова. – Кровь вокруг тебя, много крови, она накатывает волнами, и ты скрываешься под ними с головой… Стоны, вопли ужаса и боли, разверстые рты, громогласно требующие отмщения, руки, взывающие к правосудию и справедливости. И настанет час справедливого суда… Я вижу большой город на берегу моря… огромная толпа… тройная виселица! Слышу звон колоколов и священные слова молитв… Ты будешь повешен, Жиль де Рец… а тело твое сожжено на костре!
Пророчица умолкла. Только тогда из груди сеньора де Реца вырвался испуганный крик, и знатный вельможа опрометью бросился вон из комнаты.
Всю ночь в замке продолжался праздничный пир. В большой зале веселились Жиль со своей родней и своими капитанами, а на кухне, в кордегардии и пристройках были накрыты столы для солдат, которым составили компанию разбитные служанки. Всюду раздавались радостные крики, смех, застольные песни, которых не могли заглушить даже мощные стены Шантосе. Пьяные голоса, звучавшие на лестницах и во дворе, достигали комнаты, где в бессильной тоске металась Катрин, тщетно пытаясь найти способ вырваться из своей тюрьмы. Она больше не плакала, но сердце у нее сжималось при мысли о том, что она угодила в эту западню по собственной воле.
– Почему я тебя не послушалась, – повторяла она Саре, – зачем полезла в это осиное гнездо? Мне нужно было сразу же ехать в Бурж и любой ценой добиться встречи с королевой…
– Как ты могла знать, что тебя заманили в ловушку? Все было хорошо рассчитано. Ты не доехала бы до Буржа… Тебя все равно схватили бы и бросили в какую-нибудь яму.
– А разве здесь я не в тюрьме? Я попалась, и крепко попалась. Даже моя собственная плоть держит меня в этих стенах. Что же теперь делать, как вырваться отсюда?
– Успокойся, – шептала Сара, нежно перебирая распущенные косы Катрин, – успокойся, прошу тебя. Господь поможет тебе, я уверена в этом. Надо надеяться и молиться… и ждать удобного случая. Сначала мы должны покинуть этот проклятый замок, а уж затем…
– Затем мы должны освободить Арно и…
– Ты хочешь отправиться в Сюлли? Чтобы попасть в руки Ла Тремуйля и делить заточение с Монсальви? Ни в коем случае! Надо искать убежище, а затем обратиться к тем, кто сможет вас защитить, кого послушается король. Может быть, придется пробираться в Прованс, к королеве Иоланде. Тебе надо отдохнуть, дорогая моя девочка, попытайся заснуть, а утром мы обсудим наше положение на свежую голову. Я здесь, рядом с тобой. Я тебя не оставлю. Вдвоем мы что-нибудь придумаем.
Катрин, убаюканная тихим голосом и поглаживаниями ласковых рук, постепенно успокаивалась, и мужество возвращалось к ней. Однако на рассвете дверь внезапно распахнулась перед закованными в железные панцири людьми. Словно в кошмарном сне, Катрин видела, как комната ее заполняется вооруженными солдатами. Она закричала, но в это мгновение сильные руки уже схватили Сару, которая даже не успела охнуть. Цыганку поволокли в коридор.
– Монсеньор Жиль приказал мне арестовать колдунью! – грубо бросил сержант с порога, и тяжелая дубовая дверь затворилась за ним.
Тогда Катрин поняла, что отныне она предоставлена самой себе и нет у нее больше ни единого заступника. Сотрясаясь от рыданий, она упала на подушки, и в эту минуту отчаяния ей казалось, что само Небо отвернулось от нее.
Минута слабости была недолгой. В эту тяжелую ночь Катрин дошла до пределов отчаяния, но очень скоро на смену ему явилась холодная бесстрашная решимость, и молодая женщина чувствовала, что готова очертя голову ринуться в бой. Безумный гнев бушевал в ее сердце, оказавшись живительным лекарством, ибо благодаря ему разогревалась кровь и тело наливалось силой. Она вскочила с постели, словно бы устыдившись своей слабости, и быстро привела себя в порядок, сполоснув холодной водой распухшее от слез лицо и вымыв руки. Однако волосам она уделила больше внимания: тщательно расчесав их, искусно уложила в виде короны. Затем ей пришлось подождать, пока не разгладится кожа на лице. Катрин давно убедилась, что лучшим ее оружием является красота. Если она хотела одержать победу в схватке с опасным врагом, она должна была предстать перед ним во всем блеске, чтобы ничто в ней не напоминало затравленную жертву. Инстинкт подсказывал ей, что с таким человеком, как Жиль де Рец, любое проявление слабости могло иметь самые роковые последствия!
Надушив волосы и плечи, она надела коричневое бархатное платье, подбитое белым атласом и отороченное мехом горностая. Громоздкие и торжественные головные уборы с завитками и валиками показались ей неподходящими для данного случая, и она обернула голову простым белым платком. Надев перчатки, взяла в руки молитвенник и решила для начала отправиться в часовню, где в этот час капеллан замка по обыкновению служил утреннюю мессу для слуг. Нужно было молиться, ибо отныне она могла возлагать надежды только на Господа.
Здесь также чувствовалось, сколь бурной оказалась прошедшая ночь. Кроме капеллана и маленького певчего, в часовне не было никого, и Катрин словно бы разговаривала с Богом наедине. Часовня была крохотной, но необыкновенно красивой. Страсть Жиля де Реца к роскоши превратила ее в произведение искусства: алтарь был усыпал драгоценными камнями, распятие выточено из эбенового дерева, на котором сияла фигура Христа из чистого золота. Никогда Катрин не видела таких изумительных сводов, как в часовне этого анжуйского замка. Покрытые лазурью и усеянные золотыми звездами, они очаровывали взгляд. Витражи также были голубыми, с легким сероватым оттенком, отчего они казались еще выше и уже. На скамьях были разложены голубые бархатные подушки, а пол был устлан голубыми коврами, необыкновенно густыми и пушистыми. Пожалуй, часовня выглядела даже слишком роскошной и чувственной – она была возведена не во славу Господа, а дабы внушить мысль о могуществе и богатстве Жиля де Реца. Вероятно, он приходил сюда, чтобы грезить о грядущей пышной жизни на небесах, где он по-прежнему будет править коленопреклоненными толпами.