– А ты, стало быть, не шелохнулся, когда над ними измывались?
– Как бы не так, – проворчал дровосек, и глаза его зажглись недобрым огнем, – нечего меня оскорблять попусту! Венабль недосчитался четверых, и это моих рук дело. Но они навалились на меня вдесятером, оглушили, связали… и тогда я притворился мертвым. Все равно я уже ничего не мог поделать. У меня это хорошо получается… Вам не понять, что мне пришлось пережить. Меня скрутили так, что искры сыпались из глаз, голова гудела от ударов, однако я все видел… и все слышал. Это было хуже всего! Тот, с золотой монетой, тоже потрудился на славу: схватил деревянную скамью и молотил ею бандитов. В конце концов они схватили и его, бросили связанного рядом со мной, но он-то в самом деле был без сознания, а на лбу у него была шишка, что на глазах из лиловой становилась черной. Можно сказать, ему повезло… Он не слышал, как они кричат, как корчатся в муках… Милая моя Гийомет! Бедный Маглуар! Мне казалось, я сойду с ума, и я возблагодарил Господа, когда они умолкли, потому что понял, что мучения их кончились. Они умерли.
Он запнулся и передернул плечами, словно пытаясь обтереть холодный пот, струившийся по лицу. Не говоря ни слова, Катрин подошла к нему и краешком вуали обмахнула ему лоб и щеки. Он посмотрел на нее с выражением бесконечной благодарности.
– Спасибо, прекрасная дама!
– Прошу вас, – прервала его Катрин, отступая назад, – продолжайте! Что они сделали с мессиром де Монсальви… с тем, кого вы назвали «человек с золотой монетой»?
– А! Я так и знал, что это знатный сеньор! – с торжеством воскликнул Готье. – И Венабль это сразу понял. Когда… когда все кончилось, он приказал своим людям забрать его в надежде получить выкуп.
– А что же тебя-то оставили? – насмешливо спросил Ла Ир. – За такого молодца, как ты, дали бы целое состояние.
– Я же сказал, они сочли меня мертвым. Перед уходом они разбросали по полу солому и подожгли ее, думая, что дом сгорит целиком, но я, как только они убрались, пережег веревки и потушил огонь. А потом… потом я бежал оттуда.
– Бежали? – удивленно промолвила Катрин. – Но почему?
Он снова повернулся к ней, и в глазах его стояли слезы.
– Поймите же, госпожа! Ведь я любил их… и смотреть на все это было выше моих сил. Я побежал куда глаза глядят, закрыв ладонями уши, потому что все время слышал их предсмертные крики. Сам не знаю, как добрался до своего леса, забился в кусты и весь день просидел там, плача и дрожа. Но потом мне стало стыдно… Я вернулся, чтобы похоронить их по-человечески. Несчастные мученики! Они по праву должны были упокоиться в освященной земле. Я завернул их в покрывало и, когда стемнело, понес в деревню, похоронил в ограде церкви.
– …А потом вернулся, чтобы посмотреть, не оставили ли тебе что-нибудь головорезы Венабля, – саркастически добавил Ла Ир.
Готье-Злосчастье стремительно повернулся к нему, от ярости лицо его стало почти фиолетовым.
– Капитану короля можно было бы и не объяснять таких вещей! Да, вернулся, потому что знал, где Маглуар прячет бочонок с вином. Я хотел напиться, понимаете вы или нет? Напиться до полусмерти, чтобы не слышать больше криков Гийомет… вот так я и оглушил себя, лежал, как бесчувственное бревно, когда вы явились в дом!
Воцарилось молчание. Ла Ир, сцепив руки за спиной, расхаживал взад и вперед по комнате, и половицы трещали под железными подошвами его сапог. Катрин же внимательно разглядывала необычного дровосека, к которому ее влекло чувство необъяснимой симпатии. Может быть, оно возникло оттого, что Готье рассказал ей об Арно? Внезапно Ла Ир остановился прямо перед пленником.
– Ты уверен, что рассказал все… и что рассказал правду? Твоя история кажется мне весьма подозрительной. Пожалуй, стоит допросить тебя под пыткой.
Великан пожал мощными плечами и рассмеялся Ла Иру в лицо.
– Если вам так хочется, можете позабавиться, мессир. Только знайте: не родился еще такой палач, который сумеет вытянуть из Готье-дровосека что-нибудь, кроме правды!
Ла Ир был из тех, кого задевать не стоило. Побагровев, капитан зловеще произнес:
– Подлый мужлан, посмотрим, как ты будешь смеяться, болтаясь на веревке. Эй, повесить его!
– Нет!
Катрин, подчиняясь велению сердца, бросилась к связанному человеку и прикрыла его своим телом. Она повторила мягче:
– Нет, мессир! К чему эта ненужная жестокость? Я верю ему. У него честный взгляд. Уверена, что он не лжет. Да и зачем ему лгать? Он не сделал ничего дурного и уж, конечно, не заслуживает виселицы. К тому же он может быть нам полезен. Вы же сами сказали, что такие молодцы дорого стоят.
– Я не люблю, когда мне грубят.
– Но он не грубил вам. Молю вас, сеньор Ла Ир, во имя вашей дружбы с Арно, не убивайте этого человека. Отдайте его мне… прошу вас.
Ла Ир не умел перечить Катрин, когда она просила таким тоном. Посмотрев на нее нежно, а на пленника злобно, он в конце концов решил уступить и стремительно вышел из комнаты, бросив через плечо:
– Делайте с ним что хотите, только меня потом не попрекайте. Он ваш.
Через несколько секунд великан-дровосек, освобожденный от пут, преклонил перед Катрин колено.
– Госпожа… вы спасли мне жизнь. Делайте со мной что хотите, только дозвольте служить вам. Даже такой прекрасной даме может понадобиться верный пес.
В эту ночь Катрин спала довольно спокойно. Судьба Арно уже не внушала ей прежних опасений. Конечно, положение его было неприятным, но жизни не угрожала опасность до тех пор, пока захвативший его бандит надеялся получить выкуп. С зарей Ла Ир вновь выступит в поход и постарается выкурить зверя из его берлоги. Она вполне могла полагаться на гневливого капитана: он сделает все, чтобы вырвать Арно из рук негодяев.
Перед тем как отправиться в свою келью, Катрин препоручила Готье заботам монастырского садовника, хотя это чрезвычайно не понравилось Саре, которая не удержалась от колких замечаний.
– На что нам этот верзила? – брюзжала достойная женщина. – Для пажа великоват, для слуги неловок. Такому мужлану нечего делать в свите благородной дамы, слишком он дикий, и пахнет от него плохо. А уж хлопот с ним не оберешься!
– Зато он может быть надежным защитником. У меня предчувствие, что он нам понадобится. Дикий? С тех пор как я тебя знаю, в первый раз слышу, чтобы ты произносила это слово с осуждением. Неужели мы готовы отречься от своего происхождения, добрая моя Сара?
– Вовсе я не отрекаюсь от своего происхождения. Но не намерена плясать от радости, что за мной теперь повсюду будет таскаться этот дылда.
– В наше время такой человек может быть очень полезен, – отрезала Катрин тоном столь решительным, что Сара не посмела больше возражать и только процедила сквозь зубы:
– В конце концов, это твое дело!
Итак, ночь прошла спокойно. Однако с первыми лучами солнца в маленьком городке началось какое-то необычное волнение. Мирная тишина обители была нарушена, когда длинная процессия монахинь в белых одеяниях двигалась из часовни в трапезную.