Не обращая внимания на крики Катрин и ее отчаянные попытки вырваться, Готье поворотил коня и помчался вниз, схватив на скаку повод Рюсто, на котором сидела Сара. Катрин, с риском вывернуть себе шею, пыталась что-нибудь разглядеть из-за плеча великана. Гасконцы окружили Арно, а тот, выхватив шпагу и приподнявшись на стременах, поджидал врагов. Всадники Вилла-Андрадо были уже близко: их панцири, копья и мечи зловеще сверкали в зимнем сумраке.
– Отпусти меня, – кричала Катрин, – лучше помоги им! Они не выдержат… Врагов слишком много, по меньшей мере пятеро против одного.
– Ваш муж отважный воин! На этот раз, госпожа Катрин, позвольте мне выполнить его приказ… Нечего вам здесь делать…
Чтобы не дать Катрин возможности видеть схватку и уберечь ее саму от взглядов наемников, Готье направил коня в лощину, проскакав мимо деревьев и густых зарослей кустарника прямо к берегам Люзежа, маленькой стремительной горной речки, которая неслась вокруг Вентадура. Однако он не мог помешать ей слышать свирепые крики бойцов, ободрявших друг друга, и звон скрестившихся мечей.
– Господи! – рыдая, повторяла Катрин. – Они убьют его… Умоляю тебя, Готье, отпусти меня, не увози… Я хочу видеть…
Но Готье, сжав зубы, нахлестывал коня, уносясь все дальше в глубь ущелья и крепко держа повод Рюсто, несшего полумертвую от страха цыганку.
– Что вы хотите видеть? – сквозь зубы пробормотал нормандец. – Как льется кровь и умирают люди? Я найду для вас подходящее убежище, а затем поскачу наверх, может, успею что-нибудь сделать. Будьте же благоразумны…
Он отыскал укрытие быстрее, чем предполагал. Поднимаясь вдоль русла речушки, углядел узкую пещеру, нависшую над водой. Произведя быструю разведку и убедившись, что пещера глубокая, нормандец отнес туда Катрин. Здесь было не так холодно, как снаружи. Вероятно, в этом месте прятались от непогоды пастухи или дровосеки, потому что в глубине лежала охапка соломы. Невзирая на близкое соседство реки, в пещере было довольно сухо.
Готье положил молодую женщину на солому и обернулся к Саре, слезавшей с лошади:
– Разожгите костер и оставайтесь при ней. Я скоро вернусь.
Он быстро вышел, оставив женщин вдвоем. Сара, морщась, растирала себе поясницу.
– Еще немного, и этот дикарь приказывать мне начнет! – ворчливо сказала она, явно готовясь произнести целую тираду по этому поводу.
Однако цыганка тут же смолкла, увидев, как побледнела Катрин. Молодая женщина, сжавшись в комок, лежала на соломе, и даже в сумраке пещеры было заметно, что на лице выступили капельки пота. В глазах ее был страх, зрачки расширились. Сара встревожилась. Быстро подойдя к Катрин, она отвела со лба прилипшие пряди волос и стала вглядываться в измученное лицо. Внезапно молодая женщина выгнулась от невыносимой боли и испуганно вцепилась в руку цыганки.
– Мне больно, Сара! – задыхаясь, вскрикнула она. – Невозможно терпеть… Будто кто-то мне раздирает живот… Это уже во второй раз… Только что, когда Арно приподнял меня, чтобы передать Готье… тогда в первый раз схватило! Господи… Что же это такое?
– Кажется, начинается! – пробормотала Сара. – Мы так долго едем, что забыли считать дни.
– Неужели… неужели это ребенок? Уже?
– Почему бы и нет? После всех этих скачек он вполне мог заторопиться на свет божий! Господи, только этого нам недоставало!
Продолжая говорить, цыганка не теряла времени даром. Она мигом сняла поклажу с Рюсто: сумку с лекарствами и корпией, большой узел с одеждой. Готье также не забыл оставить мешки, которые вез: в одном был овес для лошадей, во втором одеяла и котелок. В мгновение ока, постелив одно одеяло, Сара уложила Катрин, накрыв и вторым одеялом и плащом. Затем развела костер из соломы и сучьев, которые набрала возле пещеры. Сходила за водой и поставила на огонь котелок, прицепив его к трем жердям, связанным за верхние концы. Катрин расширенными глазами следила за хлопотами цыганки. Прежняя невыносимая боль отпустила, и теперь молодая женщина напряженно прислушивалась, стараясь понять, кто берет верх в схватке. Но грохот близкого горного потока заглушал все.
Катрин пыталась молиться, но не могла вспомнить священные слова. Она была не в силах отделить себя от Арно и тянулась к нему всем своим существом. Сердце должно было подать ей знак, если с ним случилось несчастье. Если прервется таинственная связь, так давно соединившая их, это отзовется в ней невыносимым страданием…
Костер, разведенный Сарой, разгорался все сильнее, и молодая женщина чувствовала, что между ней и холодным ноябрьским вечером встает спасительная стена тепла. Стало быстро темнеть, и Сара из опасения, что огонь заметят снаружи, подтащила к выходу побольше сучьев и камней. Какие-то невнятные звуки достигали ушей обеих женщин, нашедших приют в этом убежище. Одни из них напоминали яростный вопль, другие походили на жалобный стон. Где-то прозвенела труба, вероятно, в замке праздновали победу или, напротив, готовились выслать подкрепление.
– Где Готье? – со стоном спросила Катрин. – Почему он не возвращается, почему не скажет мне…
– У него есть дело поважнее, – жестко сказала Сара. – Сражение могло затянуться, потому что все воины очень опытны и хорошо владеют оружием.
– А Арно? После болезни он, наверное, уступает другим?
– Для него это не имеет значения, – ответила цыганка, слегка улыбнувшись, – он рожден для войны, а потому никто его превзойти не может. Да и Готье придет на помощь, если нужно.
– А если их взяли в плен?
– Мы скоро все узнаем… Пока нужно думать о себе и о ребенке, если он все-таки решился появиться на свет.
Словно подтверждая слова Сары, новая, еще более ужасная боль пронзила тело Катрин, и молодая женщина почувствовала, как по ногам текут влажные теплые струйки…
Она не могла бы сказать, сколько длились эти невыносимые мучения – час, два, десять? Волна боли затопила ее с головой, она уже не осознавала, где находится и каким образом очутилась здесь. Даже тревога об исходе битвы отступила на задний план. Не было ничего, кроме нестерпимой муки, разрывавшей тело, и измученной, истерзанной схватками Катрин казалось, что ребенок, словно великан, сотрясающий стены тюрьмы, готов все сокрушить, лишь бы побыстрее прорваться к воздуху и свету. Единственное, что она еще способна была замечать, это встревоженное лицо Сары, склонившееся над ней и освещенное красноватыми бликами, горячую руку Сары, в которую молодая женщина вцеплялась, будто силилась удержаться на краю пропасти. Она не кричала, только стонала, стискивая зубы и задыхаясь. Ей чудилось, что она попала в ловушку, откуда не выйти… что эти муки не кончатся никогда. Время от времени Сара смачивала ей виски водой, разведенной уксусом, и Катрин на мгновение приходила в себя, но ребенок вновь принимался за дело, и пытка, такая же неумолимая и безжалостная, продолжалась с прежней силой. Она мечтала только об одном – чтобы это прекратилось хотя бы на секунду, чтобы ей дали хоть мгновение передохнуть. Она так устала и так хотела спать! Заснуть, забыть, чтобы наконец кончились эти страдания? Неужели ей никогда не удастся поспать? И это будет длиться вечно? Она постепенно теряла сознание, сама того не замечая, как вдруг на нее обрушилась такая неслыханная боль, что из груди ее вырвался звериный вопль такой силы и мощи, что эхом отозвались горы, а люди, услыхавшие его в деревне, застыли от ужаса. Но крикнула она только один раз, ибо затем на нее навалилась желанная тьма. Она даже не слышала, как в ответ на ее крик раздался возмущенный писк и как счастливо засмеялась Сара. На сей раз Катрин и в самом деле лишилась чувств.