Внезапно я поняла, почему нарисовала его на картине: возможно, я мельком видела, как он кружил вокруг моего дома на велосипеде. Но даже это было уже не важно.
Существовали вещи, о которых мне не было нужды знать, — ничего не значащие отношения и события, которые для большинства людей и составляют самое главное в жизни. Но не для меня. Заглянув под холодную маску Соларина, за завесу тайны, которая его окружала, мне удалось разглядеть его истинную суть. Я видела там страсть, всепобеждающую жажду жизни, стремление найти скрытую истину. Мне нетрудно было различить в нем это, потому что и мной владела та же страсть.
Вот почему Минни остановила свой выбор на мне — она почувствовала во мне эту одержимость и умело направила ее в нужное ей русло, заставив меня разыскивать фигуры. Вот почему она приказала своему внуку защитить меня, но не отвлекать и не «впутывать». Соларин пошевелился и прижался губами к моему животу. По моему позвоночнику пробежала восхитительная дрожь. Я погладила его по волосам. Минни ошибалась, подумала я. Когда она варила свое алхимическое варево, чтобы навсегда победить зло, она забыла об одном ингредиенте. О любви.
Море успокоилось, грязно-коричневые волны мягко покачивали судно. Небо стало белым и плоским, оно светилось, хотя солнца не было видно. Мы нашли свою мокрую одежду и принялись одеваться. Не говоря ни слова, Соларин подобрал обрывки, оставшиеся от его рубашки, и вытер ими свою кровь с моего тела. Он посмотрел на меня серо-зелеными глазами и улыбнулся.
— У меня есть очень плохие новости, — сказал он, одной рукой прижимая меня к себе, а другой показывая на успокоившееся море.
Вдали над сияющими в солнечных лучах волнами темнело нечто, что я сперва приняла за мираж.
— Там земля, — шепнул он мне на ухо. — Два часа назад я бы все отдал за это зрелище. А теперь жалею, что мне не мерещится…
Остров назывался Форментера. Это был один из самых южных островов Балеарского архипелага, что недалеко от побережья Испании. Значит, прикинула я в уме, из-за шторма мы сбились с курса и отклонились на сто пятьдесят миль к востоку. Теперь мы находились одинаково далеко от Гибралтара и от Марселя. Добраться до самолета, который ждал нас на посадочной полосе в Ла-Камарг, было невозможно, даже если бы наш корабль был способен к дальним путешествиям. Но со сломанным гиком, разорванными парусами и прочими разрушениями было не обойтись без серьезного ремонта. А это означало длительную остановку. Соларин запустил маленький, но верный лодочный мотор и повел наш корабль в изолированную бухточку на юге острова, а я спустилась вниз, чтобы позвать Лили на военный совет.
— Никогда не думала, что буду благодарить судьбу за ночь в качающемся мокром гробу, — простонала Лили, когда наконец взглянула на палубу. — Но здесь еще страшнее. Такое впечатление, словно тут шла война. Слава богу, что меня свалила морская болезнь и я всего этого не видела.
Хотя ее лицо все еще имело нездоровый зеленоватый оттенок, похоже, силы уже возвращались к ней. Она принялась расхаживать по разрушенной палубе, заваленной всяким хламом и рваными парусами, и дышать свежим воздухом.
— У нас проблемы, — сказала я ей, когда мы устроились на военный совет с Солариным. — Мы не успеваем на самолет. Теперь нам надо придумать, как попасть на Манхэттен, миновав таможню и иммиграционную службу.
— Нам, советским гражданам, не очень-то дозволено путешествовать, где вздумается, — объяснил Соларин, заметив вопрос во взгляде Лили. — Кроме того, Шариф будет следить за всеми частными аэропортами, включая, я думаю, и те, которые расположены на Мальорке и Ивисе. Поскольку я обещал Минни, что доставлю в Америку вас обеих в целости и сохранности, и притом с фигурами, я хотел бы предложить план.
— Валяй. В данный момент я готова выслушать любые предложения, — сказала Лили, расчесывая колтуны в мокрой шерстке Кариоки.
Пес пытался сбежать, но она удерживала его у себя на коленях.
— Форментера — маленький рыбацкий островок. Сюда то и дело приезжают погостить соседи с Ивисы, Эта бухточка — отличное убежище, нас здесь никто не заметит. Предлагаю отправиться в ближайший город, купить новую одежду и припасы и посмотреть, не сможем ли мы приобрести новые паруса и инструменты, чтобы отремонтировать повреждения. Это может стоить дорого, но примерно через неделю мы все починим и уйдем отсюда так же тихо, как и появились, и никто ничего не узнает.
— Звучит великолепно, — согласилась Лили. — Денег у меня осталось навалом, только они малость отсырели. Мне бы хотелось сменить обстановку и передохнуть несколько дней, чтобы прийти в себя после этого безобразия. А когда судно будет на плаву, куда мы направимся?
— В Нью-Йорк, — сказал Соларин. — Через Багамы и Внутренний водный путь.
— Что?! — воскликнули мы в один голос с Лили.
— Это же около четырех тысяч миль, — в ужасе добавила я. — И это на судне, которое с трудом протянуло три сотни миль в шторм!
— В действительности это составит примерно пять тысяч миль, если идти курсом» который я бы предпочел, — сказал Соларин с улыбкой. — Если это удалось проделать Колумбу, то почему не получится у нас? Возможно, сейчас самое неподходящее время для плавания по Средиземному морю, однако лучшее для того, чтобы пересечь Атлантику. При попутном ветре мы пройдем этот путь за один месяц, и к концу нашего плавания вы обе станете отличными моряками.
Мы с Лили были слишком измучены, грязны и голодны, чтобы спорить. Кроме того, в моей памяти остался вовсе не шторм, а то, что произошло между мной и Солариным после бури. Перспектива провести в таком духе целый месяц представлялась весьма заманчивой. Так что мы с Лили отправились на поиски города на этом маленьком островке, а Соларин остался, чтобы навести порядок на судне.
И потянулись дни, заполненные тяжелой физической работой. Погода стояла прекрасная, и на душе у нас немного полегчало. На острове Форментера были белоснежные домики, улицы, посыпанные песком, оливковые рощи, родники, старухи, одетые во все черное, и рыбаки в полосатых фуфайках. А вокруг — бесконечная гладь моря, радующая глаз. Три дня мы питались свежей рыбой из моря и фруктами, сорванными прямо с ветвей деревьев, пили крепкое средиземноморское вино, Дышали свежим соленым воздухом и много и тяжко трудились. Мы все отлично загорели, а особенно благотворное воздействие работа на свежем воздухе оказала на Лили: моя подруга похудела и нарастила отличную мускулатуру.
Каждый вечер Лили играла с Солариным в шахматы. Хотя он никогда не давал ей выиграть, после каждой партии он объяснял Лили ошибки, которые та совершила. Через некоторое время она начала не просто спокойно принимать свои поражения, но и спрашивать его, если какой-нибудь из его ходов приводил ее в замешательство. Она была настолько увлечена игрой в шахматы с самой первой ночи нашего пребывания на острове, что почти не обращала внимания, что я остаюсь на палубе с Солариным, когда она уходит спать в каюту.
— У нее действительно есть талант, — сказал Соларин однажды вечером, когда мы сидели одни на палубе, глядя на океан молчаливых звезд. — Она играет так же, как ее дед, и даже лучше. Она будет великим шахматистом, если забудет, что она женщина.