Раздался тихий стук в дверь. Я глянула на мои дорожные часы, похоже тоже дрожавшие от холода на тумбочке в моем скудно обставленном номере. Они все так же показывали венское время, поэтому десять тридцать означало, что в Ленинграде уже за полночь. Вольфганг ясно дал мне понять, что согласно нормам советского этикета подозрительные ночные блуждания здесь строго осуждаются. Тогда кто же мог заявиться ко мне в столь позднее время?
Я накинула халат на пижаму и пошла открывать дверь. С моей бывшей солдафонского вида сопровождающей произошла странная метаморфоза: в коридоре стояла обновленная, смущенная и озадаченная Светлана. Стрельнув в меня блестящими глазами, она быстро отвела их в сторону и слегка поджала губы, что — по моим предположениям — являлось советским вариантом улыбки.
— Пожалуйста, — тихо, почти заговорщицки сказала она. — Пожалуйста… кто-то желать говорить с вами.
Отступив назад, она махнула рукой в сторону, словно действительно рассчитывала, что я с удовольствием покину мою хотя и неуютную, но относительно безопасную холодильную камеру и последую за ней глухой ночью на какое-то сомнительное рандеву.
— Кто именно?
Я поплотнее запахнула халат, подняв воротник к самому подбородку, и шагнула назад в комнату, не выпуская из рук дверной ручки.
— Один человек, — настойчиво прошипела она, тревожно оглянувшись. — Его надо очень срочно, прямо сейчас говорить с вами… сразу. Пожалуйста, идти со мной… он ждать внизу… первый этаж.
— Я не собираюсь куда-то спускаться и вообще куда-то выходить, пока вы не объясните мне, кто именно хочет говорить со мной, — заверила я эту особу и для убедительности решительно покачала головой из стороны в сторону. — А профессору Хаузеру известно об этом?
— Нет! Нельзя знать ниччего! — произнесла она с таким очевидным страхом, что можно было уже не вдаваться в смысл сказанного.
Господи, что же произошло?
Светлана порылась в кармане, вытащила карточку на плотной бумаге, быстро сунула ее мне под нос и мгновенно убрала обратно. Я едва успела прочесть два слова, напечатанные на ней: Волга Драгонов.
Боже милостивый! Волга, камердинер дяди Лафа! Надеюсь, с Лафом ничего не случилось, ведь всего пару дней назад в Солнечной долине он казался бодрым и здоровым. Но зачем же тогда Волга примчался сюда и разыскал меня среди ночи на севере России? И как ему удалось уговорить государственную мисс Надзирательницу нарушить ради него строгие служебные предписания?
Ситуация усугублялась еще и тем, что все действия моей надежной советской телохранительницы выглядели более чем подозрительными. Когда она вновь вежливым жестом предложила мне следовать за ней, ее уклончивый бегающий взгляд пробудил во мне чертовски тревожные чувства. Но, решив, что лучше все-таки до конца прояснить ситуацию, я повернулась к вешалке и сунула ноги в отороченные мехом ботинки, потом накинула на банный халат теплую куртку, вышла в коридор и позволила Светлане «как положено» запереть за мной дверь. Следуя за ней, я заметила, как облачка моего дыхания медленно растворяются в тусклом коридорном свете; пока мы спускались вниз на пару лестничных пролетов, я сочла не лишним натянуть перчатки.
Волга ждал в вестибюле, закутавшись в темное толстое пальто. Приблизившись, чтобы поздороваться с ним, и взглянув на его угловатое, серьезное, никогда не улыбающееся лицо, я вдруг осознала, что за двадцать с лишним лет моего знакомства с этим камердинером, фактотумом и неотъемлемым спутником моего дядюшки мы обменялись с ним едва ли парой десятков слов, что делало его неожиданный ночной визит еще более загадочным. Волга кивнул мне, глянул на часы и произнес несколько слов по-русски моей спутнице. Она прошла по холлу, отперла какую-то дверь, включила ряд подвешенных к потолку тусклых светильников и удалилась. Открыв дверь, Волга пропустил меня вперед, и мы вошли внутрь. И оказались в просторной столовой с рядами столов, уже накрытых к будущему завтраку. Волга выдвинул стул, предложив мне присесть, потом сел сам, достал из кармана фляжку и протянул мне.
— Выпейте. Это сливовица, разведенная горячей водой, она согреет вас, пока мы будем беседовать.
— Волга, с чего вы вдруг примчались сюда посреди ночи? — спросила я, взяв предложенную фляжку, чтобы просто согреть руки. — Может, что-то случилось с дядей Лафом?
— Поскольку вчера мы не дождались от вас никаких известий и вы не приехали, как было условлено, в венский дом маэстро, он сильно встревожился, — сказал Волга. — Сегодня мы связались с вашим коллегой в Айдахо, мистером Оливером Максфилдом. Но из-за восьмичасовой разницы во времени слишком поздно узнали, что вы уже улетели из Вены в Ленинград.
— Так где же сейчас дядя Лаф? — спросила я, все еще испытывая муторный страх.
Открутив крышку с фляги, я сделала глоток горячего ликера, чтобы слегка успокоиться.
— Маэстро сам хотел лететь вслед за вами, чтобы объяснить всю сложность положения, — сказал Волга, — но оказалось, что ему нужно обновлять визу в Россию. А я, как гражданин Румынии, согласно дружескому межправительственному договору с Советским Союзом, мог достаточно быстро вылететь сюда. Я прилетел из Вены на последнем самолете, но нас долго продержали на таможне. Простите, но маэстро настаивал, чтобы я безотлагательно увиделся с вами. Он прислал вам записку для подтверждения моих слов.
Волга вручил мне конверт. Вынув оттуда сложенный листок бумаги, я спросила:
— Что же помогло вам уговорить эту неприступную, как крепость, охранницу выпустить меня из камеры на свидание с вами в неурочное время?
— Страх, — загадочно сказал Волга. — Я знаю такого рода людей, и мне отлично известны их слабости.
Молча приняв это к сведению, я прочла записку Лафа:
«Дорогая моя Гаврош,
Поскольку ты не удосужилась заехать ко мне, то я предполагаю, что ты пренебрегла моим советом и вчера вечером, возможно, наделала глупостей. Тем не менее я передаю тебе сердечный привет.
Будь добра, выслушай очень внимательно все, что Волга расскажет тебе, это крайне важно. Мне следовало бы рассказать тебе все до отъезда из Солнечной долины, но я не смог этого сделать в присутствии приведенного тобой человека, а потом тебе пришлось так внезапно уехать.
Твой коллега мистер Оливер Максфилд сообщил мне, что также хотел бы связаться с тобой. Он просил меня передать, что ему нужно как можно скорее переговорить лично с тобой на какую-то важную тему.
Твой любящий дядя Лафкадио».
— А Оливер не намекнул, о чем он хочет поговорить со мной? — спросила я Волгу, надеясь, что его нужда не связана с какими-то осложнениями в состоянии моего кота Ясона.
— По-моему, ему надо обсудить какие-то деловые вопросы, — сказал он. — У нас мало времени, а мне надо многое рассказать вам. И мне вовсе не нравится, что вы можете простудиться, если мы долго просидим в этой холодине, поэтому позвольте продолжить. Но, учитывая, что все русские стены обычно имеют уши, я попрошу вас не задавать вопросов, пока я не закончу. И даже тогда старайтесь быть осторожной в высказываниях.