Однако если во Франции сейчас полночь, то, значит, в первоклассном нью-йоркском пентхаузе Джерси — около шести вечера, то есть время коктейлей еще не наступило и, возможно, она еще будет способна уделить мне внимание, если позвонить прямо сейчас. Мне вдруг подумалось также, что даже безопаснее позвонить из автомата в аэропорту, чем из номера в отеле, который организует для нас Вольфганг. Если неделю назад я мечтала о нашей следующей длинной и плавной ночи страсти перед камином в замке, то сейчас пыталась выкинуть все это из головы.
Я выяснила, как воспользоваться моей визитной карточкой для телефонного разговора. Вольфганг, как я видела через стеклянную перегородку, стоял в ожидании прибытия нашего багажа около международной «карусели». После нескольких звонков Джерси сама взяла трубку. Ее мелодичный голос звучал необычайно трезво и так живо, словно она находилась в двух шагах от меня.
— Бонжур тебе, мама, из Парижа, — вежливо, но не слишком сердечно приветствовала я ее. — Лаф настойчиво просил, чтобы я позвонила тебе, как только прилечу из Вены. И вот в данный момент я стою в телефонной кабинке в аэропорту Шарля де Голля, здесь у нас уже за полночь, и поблизости крутится мой спутник. Но ты, вероятно, догадалась, что привело меня сюда: маленькая семейная подробность, которую ты так и не удосужилась поведать мне за двадцать пять лет. Может, в целях экономии времени и нервов ты соблаговолишь все-таки сообщить мне то, что сочтешь нужным?
Молчание Джерси настолько затянулось, что я уже подумала, не бросила ли она трубку.
— Мама? — не выдержала я наконец.
— Ох, Ариэль, милая, мне очень жаль, — ответила она вроде бы с искренним раскаянием, хотя, естественно, я не забывала ни на минуту, что примадоннам не чуждо актерское мастерство. — Радость моя, я держала тебя в неведении только в надежде на то, что тогда у тебя, вопреки всему, будет больше шансов на нормальную жизнь. — Она рассмеялась и добавила с легкой горечью: — Если такая вообще существует.
— Мама, я не прошу тебя объяснить причины того, что ты сделала или не сделала за все эти годы. Об этом мы сможем поболтать позже. — Гораздо позже, подумала я. В сущности, при удачном раскладе я предпочла бы попросту избежать этого подробного признания. — Но сегодня мне хотелось бы узнать лишь несколько голых и сухих фактов. Достаточно краткого перечисления некоторых сведений, возможно связанных с твоей семьей… пардон, с нашей семьей. Надеюсь, я прошу не слишком многого?
— Не знаю, почему я лелеяла глупые надежды, что этот день никогда не наступит, — почти раздраженно сказала Джерси. — И уж конечно, я совершенно не представляла, что международный звонок от родной дочери захватит меня врасплох, не дав мне осушить бокал спасительного коктейля! Ты рассчитываешь, что мне удастся за три минуты оправдаться за всю мою жизнь?
— Ладно, говори сколько угодно, — уступила я. — Лафу хотелось, чтобы я выслушала тебя первой. В нашем распоряжении целая ночь, поскольку с дражайшей бабулей я должна встретиться только утром.
— Отлично. А какие именно голые и сухие факты ты хочешь узнать? — хладнокровно спросила она.
— Ну, к примеру, почему твоя мать сбежала во Францию, бросив тебя во время войны, и почему потом ты вышла замуж или жила вместе с двумя, нет, даже со всеми тремя ее братьями.
— Тогда мне нужно выпить, — резко заявила Джерси, оставив меня висеть на телефоне за мои кровные денежки, уплывающие в океанские просторы.
Через мгновение она вернулась, и до меня донеслось тихое позвякивание кубиков льда о стенки бокала, сопровождающее ее речь. Выпивка подействовала на нее как-то странно, поскольку ее голос обрел некий стальной оттенок, словно она облачилась в броню доспехов.
— Что тебе уже успели рассказать? — спросила Джерси.
— Более чем достаточно, уверяю тебя, мамуля, причем для моей же собственной пользы, — сказала я. — Поэтому тебе нет никакой нужды стесняться в выражениях, вываливая на меня очередные новости.
— Значит, ты уже знаешь об Огастусе?
— А что, собственно, ты имеешь в виду? — осторожно произнесла я.
Наверное, она имела в виду то, что его настоящим отцом был Дакиан Бассаридес, однако разве не мне полагалось задавать вопросы? С чего бы мне выдавать так сразу все, что я знала, женщине — пусть даже моей матери, — которая всю жизнь продержала меня в полном неведении относительно ее собственного происхождения? Услышав следующее замечание Джерси, я сразу похвалила себя за то, что попридержала язык.
— Я имею в виду, объяснил ли тебе Лафкадио, почему я ушла от твоего отца?
Несмотря на выпивку, Джерси пока изъяснялась вполне внятно.
Совершенно не представляя, к чему может привести наш разговор, я определила для себя только один положительный момент: я должна постараться всеми силами выведать любые тайные подробности нашей истории.
— Почему бы тебе не изложить твою версию событий? — предложила я единственный пришедший мне на ум ответ, позволяющий уклониться от простого отрицания.
— Очевидно, что ты этого не знаешь, — сказала Джерси. — И честно говоря, будь на то моя воля, то и я, наверное, предпочла бы обо всем забыть. На мой взгляд, было бы гораздо лучше, если бы ты так ничего и не узнала. Однако раз уж ты прилетела из Вены в Париж, то я боюсь, что подвергну тебя серьезной опасности, продолжая и дальше хранить эту тайну.
— Я и так уже в серьезной опасности, мама! — стиснув зубы, процедила я.
О боже, как бы мне хотелось свернуть ее чертову шею!
Вольфганг, удивленно подняв брови, поглядывал на меня через стеклянную стенку кабины. Я пожала плечами, словно ничего не случилось, и попыталась изобразить улыбку.
— Конечно, я понимаю, что у тебя есть все права знать, — сказала Джерси.
Она вновь умолкла, словно пыталась собраться с мыслями. Я слышала лишь тихое, удаленное на тысячи миль позвякивание льда в бокале. Мне казалось, что я готова к любым неожиданностям. Но наконец моя мать заговорила, и, как это обычно бывает у меня с родственничками, я подумала, что лучше бы она этого не делала.
— Ариэль, дорогая, у меня есть сестра, — начала Джерси. Не дождавшись от меня никакой реакции, она продолжила: — Вернее, мне следовало сказать, была сестра. Мы с ней никогда не были близки, не виделись годами, а сейчас она уже умерла. Но в результате… непростительной измены со стороны твоего отца много лет назад… — Следующие слова она почти заглушила вздохами. — Милая, у тебя тоже есть сестра, почти твоя ровесница.
Я не верила своим ушам. Почему же никто не говорил мне об этом? Мне осточертели бесконечные потоки лжи и обмана, воспроизводимые колоратурным голоском моей знаменитой матери, хотя, очевидно, виновата в этом далеко не она одна. Огастус также отлично замаскировался.
Больше всего мне хотелось сейчас повесить трубку, сделав вид, что прервалась связь. Но я смутно предчувствовала, что это был только хук слева, а удар в правую челюсть еще впереди. Поэтому я продолжала слушать, затаив дыхание. Я поняла, что вероятной «соучастницей» измены моего отца не может быть его нынешняя жена, Грейс. Она была слишком юной в те времена, когда Джерси ушла от него. Но Джерси еще не закончила говорить: