Иосиф и друид поднялись из густого и промозглого берегового тумана на уединенный утес с хорошим обзором, чтобы понаблюдать за уходом корабля перед обсуждением их собственной миссии. И вот наконец Иосиф взглянул на своего спутника.
В косых лучах заходящего солнца грубое угловатое лицо друида приобрело оттенок пламенеющей меди. Его каштановые волосы, хитроумно заплетенные в множество косичек, падали на широкие плечи и могучую грудь. Подобно Иосифу жрец одет был в свободную кельтскую тунику, но его наряд дополнялся накидкой, выделанной из мягкого и густого меха рыжей лисицы и скрепленной на одном плече золотым аграфом — символом высокого положения в этом клане лисицы. Его мускулистую шею и крепкие бицепсы охватывали толстые, затейливо изготовленные золотые ожерелья и браслеты, традиционно отличавшие знатные сословия вождей или жрецов: как друид, он обладал обоими этими статусами.
Это был Ловерний, вождь племени Лисиц, человек, которому Иосиф доверял всю свою жизнь и которого считал мудрейшим из знакомых ему людей, за исключением Учителя. Иосиф чувствовал, что их ждут тяжелые времена, и молился, чтобы великая мудрость друида помогла преодолеть их.
— Близится конец, Ловерн, — сказал Иосиф.
— Конец? Возможно, — ответил Ловерний. — Но в каждом конце есть свое начало, как говорил мне Езус из Назарета, когда ты еще мальчиком привозил его к нам. По его словам, во время путешествий с тобой он понял, что люди всегда противятся переменам, — добавил Ловерний с загадочной улыбкой. — Интересно, понял ли ты, что именно это означает?
— Я боюсь, это означает, — сказал Иосиф, — что ты, так же как Мария из Магдалы, веришь в то, что Учитель на самом деле жив: что он прошел через трансформацию смерти, однако каким-то образом еще остается среди нас.
Друид пожал плечами:
— Вспомни его слова: «Я всегда с вами, отныне и до скончания мира».
— В духовном смысле — да, это возможно, — согласился Иосиф. — Но едва ли доступно человеку менять свое плотское обличье, как плащ! Нет, мой мудрый друг, меня привело сюда не примитивное суеверие. Я хочу найти истину.
— То, что ты ищешь, мой друг, — сказал Ловерний, неодобрительно покачав головой, — ты никогда не найдешь в тех глиняных сосудах, что лежат у твоих ног. В них содержатся лишь слова.
— Но ведь ты же сам впервые рассказал мне о той магии, которой друиды наделяют слова, — возразил Иосиф. — Ты говорил, что есть слова, способные убивать или исцелять. Я надеюсь, что какие-то из этих воспоминаний откроют нам последние наставления Учителя — а он как раз просил не забывать его проповеди.
— Записи не помогают оживить воспоминания, а разрушают их, — сказал Ловерний. — Именно поэтому мы ограничиваем использование письменного языка для священных ритуалов: защиты или очищения, уничтожения зла, пробуждения сил природы, магических обрядов. Великие истины невозможно уместить в слова, и никакие идеи не вырежешь в камне. Ты можешь открыть эти глиняные сосуды, мой друг, но найдешь там лишь воспоминания воспоминаний, тени теней.
— С самого детства Учитель сохранил воспоминания об одном друиде, — сказал Иосиф. — Он наизусть знал Тору и мог цитировать ее часами. Во время долгих морских путешествий я обычно читал ему разные истории, и он также доверил их памяти. Его любимыми были «Пифийские оды» Пиндара, особенно строка: «Kairos и прилив никого не ждут». В греческом языке есть два слова, обозначающие время: chronos и kairos. Chronos связан со временем движения солнца в небесах. A kairos определяет «нужный момент» — удачное мгновение, которое необходимо поймать мореходу, чтобы его корабль не накрыла и не разрушила приливная волна. Именно это второе толкование времени Учитель считал очень важным. Мне довелось увидеть его в последний раз, когда он велел привести белую ослицу, потребную ему для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье, а потом сказал мне: «Все готово, Иосиф, и я иду навстречу моему kairos». Это были последние слова, сказанные мне Учителем перед его смертью.
Иосиф смахнул навернувшиеся на глаза слезы и тяжело вздохнул.
— Мне так не хватает его, Ловерний, — прошептал он.
Кельтский вождь повернулся к Иосифу. Хотя друзья эти были одного возраста и почти одинакового роста, Ловерний обнял Иосифа и баюкал его, точно ребенка, как делал обычно Учитель, когда слова были неуместны.
— Тогда нам остается лишь надеяться, — сказал наконец друид, — что эти словесные представления, даже если не все они истинны, по крайней мере облегчат твои сердечные страдания. Иосиф взглянул на своего друга и кивнул. Он склонился над сетью и извлек оттуда первую амфору с печатью Марии. Сломав печать глиняного сосуда, он вытащил и развернул свиток и начал читать вслух:
«Иосифу из Аримафеи
в Гластонбери, Британия
От Марии из Магдалы
в Вифании, Иудея.
Возлюбленный Иосиф!
Прими мою сердечную благодарность за письмо, которое привез мне от тебя Иаков Зеведеев. К сожалению, лишь на выполнение твоей просьбы ушел целый год, но ты уже наверняка узнал от Иакова, как много у нас здесь изменилось… очень многое изменилось.
Ах, Иосиф, как мне не хватает тебя! И как я благодарна тебе за то, что ты попросил меня заняться этим делом. Кажется мне, что ты один еще помнишь, как часто Учитель обращался к помощи женщин. Разве не женщины предоставляли средства для его миссии, давали ему кров, странствовали, проповедовали и исцеляли, во всем помогая ему? Мы с его матерью Марией провожали его на Голгофу; мы плакали под крестом, пока он не умер, и пошли в гробницу, чтобы омыть его тело, умастить его редкими травами и укутать в тонкое полотно, изготовленное в Магдале. В общем, только мы, женщины, оставались с Учителем от начала и до конца, пока его дух не вознесся на небеса.
Иосиф, прости, что я так бурно изливаю тебе свои чувства. Но когда твоя весточка, перелетев через моря, достигла меня, я почувствовала себя как утопающий, спасенный в последнее мгновение. Я согласна, что в последние дни земной жизни Учителя произошло нечто очень важное, и поэтому особенно огорчает меня то, что не могу я сейчас выполнить твое пожелание и сразу отправиться к тебе в Британию. Однако отсрочка нашей встречи, возможно, оказалась благословенной, ибо мне удалось обнаружить то, о чем не было и намека ни в одной из собранных мною записей. Это связано с Эфесом.
Мать Учителя стала и мне как родная, и ее, как и всех нас, тревожит то, что произошло за столь короткое время с заветами ее сына. Решив отправиться в Эфес, на Ионийский берег, она попросила меня сопровождать ее туда и прожить с ней год, пока она не успокоится.
Ее покровитель, младший сын Зеведея Иоанн, тот, кого Учитель обычно называл parthenos — «краснеющим девственником», теперь выглядит зрелым мужем. На окраине города он построил нам каменный домик в Ортигии, на горе Квайл. Возможно, ты помнишь это место по своим путешествиям? Я уверена, что Учителю оно запомнилось, поскольку он сам выбрал его и рассказал о нем матери незадолго до смерти. Необычное местечко: наш дом, я уже упоминала о нем, построен рядом со священным источником, где, по верованиям греков, родилась их богиня Артемида (римляне теперь называют ее Дианой). Но есть еще кое-что странное.