Музыкальная шкатулка Анны Монс | Страница: 32

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

…и помечтать о том, чего с Анной не случилось.

Петр уехал. Он вернется — через неделю, через две, а то и на месяц о ней забудет, заставив матушку Анны волноваться. Но все равно, рано или поздно, объявится царь, обнимет ее крепко, расцелует, обдав тяжелым винным дыханием, и увлечет наверх, спеша удовлетворить свою похоть.

А после велит подать кофию.

И останется, будет расспрашивать о том, как жила Анна… Ничего нового. Все обыкновенно.

Вот только просителей становится день ото дня больше, вот уже и днем Анне слышится привычное:

— Дай…


Весь остаток вечера Ксюша боролась с желанием позвонить Игнату. Ей ведь надо рассказать ему про Анну, бывшую невестой Стаса. И про Эллочку… и, наверное, вообще хотелось ей с ним поговорить, пусть бы он тоже поделился с ней тем, что знает.

Но тут же Ксюша себя останавливала: в конце концов, неприлично навязывать свое общество человеку, если он общения не жаждет. Игнат сам позвонил бы, нуждайся он в Ксюше.

А он не звонил.

И Хайд, подглядывавший за хозяйкой искоса, тяжко вздохнул: ему непонятны были такие глупости и метания, скорее уж удивило, что вечерняя прогулка оказалась куда короче обыкновенной. Нет, Хайд не был в обиде на Ксюшу, ему просто любопытно.

— Я хочу вернуться домой до темноты, — пояснила ему Ксюша. Она сама не могла понять, откуда взялось у нее это престранное желание. Обычно Ксюша темноты не боялась.

И вообще, чего ей бояться, если Хайд рядом? Он огромный и жуткий с виду…

…а ночью голос подал.

Ксюша проснулась оттого, что Хайд запрыгнул на кровать — а делать это ему было строго-настрого запрещено — и стянул с нее одеяло. Ткнувшись холодным носом в ее шею, он заворчал.

— Что случилось? — спросонья Ксюша попыталась отмахнуться от него. — Место…

Ворчание стало глуше.

И Хайд, убравшись с кровати, направился к двери.

— Ты что-то съел? На улицу хочешь?

Только бы не понос… такой беды с Хайдом не случалось никогда, но — мало ли. Однако признаков беспокойства он не проявлял, просто сидел, смотрел на дверь и ворчал.

А потом вдруг голос подал, громко так, что Ксюша даже подпрыгнула:

— Ты что?!

Не хватало, чтобы соседи опять жаловаться начали, как тогда, когда Хайд только-только появился у нее.

Пес поднялся на задние лапы — ростом он был повыше Ксюши, — передними заскреб по железной поверхности двери и зарычал уже во весь голос.

— Там кто-то есть? — Ксюше вдруг стало жутко. Она смотрела на дверную ручку: та дергалась, хотя Хайд и не касался ее.

Кто-то.

Тот, кто знает, что Хайд — интеллигентный пес и не тронет человека. Точнее, думает, что интеллигентный и не тронет, а на самом деле он вполне и порвать способен, когда своих защищает.

— Тише, мальчик, — Ксюша положила руку на вздыбленный загривок, отчаянно пытаясь понять, как поступить правильно. Полицию вызвать?

Или закричать?

Или затаиться… замок ведь уже сменили. И тот, кто стоит по ту сторону двери, вряд ли об этом знает.

Тогда надо просто подождать. Он поймет, что не способен проникнуть в квартиру, и уйдет.

Ксюша на цыпочках подошла к двери и взглянула в глазок: ничего. Темнота и тишина. Опять на площадке лампочку выкрутили. И завтра тетя Стеша будет причитать, что из-за всякого ворья честным людям никакого житья не стало.

— Уходите! — сказала Ксюша громко. — Или я вызову полицию…

На миг она показалась себе глупой — вот навоображала… но тут же из-за двери донеслось скрипучее:

— Отдай! А то хуже будет.

— Вот сейчас как спущу собаку…

Хайд выглядел так, что становилось ясно — он морально готов, чтобы его спустили, и даже желает наказать наглеца, посмевшего нарушить границы его территории.

— Отдай…

«А то хуже будет», Ксюша уже слышала такое. Она опустилась на пол возле двери и, обняв Хайда, зарылась в его душную шерсть.

— Ну что ему от меня надо?

Хайд не спешил успокаивать хозяйку, он неотрывно глядел на дверь. А когда все-таки присел рядом с ней, Ксюша поняла, что ночной гость убрался.

Вот только проблема не исчезла. Что-то подсказывало ей: он вернется. Если не сегодня, то завтра… или послезавтра… и выберет момент, когда Ксюша будет одна.

Например, на работу она же Хайда не потащит?

Или…

Нет, глупости, это — ночной страх, он исчезнет утром. Ксюша повторила это вслух, ничуть себя не убедив. Да и с наступлением рассвета ночной страх не стал слабее. Ксюша маялась, бродила по квартире, и Хайд неотступно следовал за ней, время от времени тычась носом ей в коленку, словно подтверждая, что он рядом и в обиду ее не даст.

— Решено, — Ксюша сглотнула. — Ты едешь со мной!

В конце концов, она себе самой дороже любых приличий. Хайд — спокойный, и никому он мешать не станет. А если станет… ну, тогда Ксюша опять уволится и поедет в гости к маме. Или к папе. Или к Насте, которая давненько ее в Крым зазывает.

Хайд зевнул, обнажив белые здоровые клыки.

В офис она приехала первой и, проведя Хайда в кабинет — на пустой и просторной, гулкой стоянке Ксюше показалось, что за ней наблюдают, — велела ему:

— Никуда не уходи!

Она и сама из кабинета носа не высунет, хотя, конечно, вряд ли ее недоброжелатель посмеет напасть на нее днем и при людях. А людей в офисе было много.

Первой появилась Эллочка и, заглянув в приемную, поинтересовалась:

— Этого нет?

— Нет пока, — Ксюша хотела добавить, что она понятия не имеет, когда «этот» появится, но он сам избавил ее от объяснений. Игнат вошел в приемную, покосился на Хайда, который приветствовал старого знакомца зевком, но ничего не сказал.

— Мог бы и поздороваться, — дернула плечом Эллочка и, наклонившись к столу, прошептала: — А мы с Викторией серьезно рекомендуем тете — присмотреться! Бери, пока не прихватили.

Ксюша покраснела и пробормотала, что она совсем о таком не думала, даже близко не думала и… Эллочка удалилась, а на селекторе загорелась зеленая лампочка.

Вызывают.

И наверняка станут ее ругать, говорить, что собаке в офисе не место…

— Здравствуй, — Игнат указал на кресло, сам остался на ногах, видимо, помнил, что еще вчера в солидном, роскошном даже кресле, оставшемся от Алексея Петровича, они нашли труп. — И рассказывай.

— О чем?

Вот неуютный у него взгляд, такой, что Ксюшу сразу тянет признаться во всех своих прегрешениях, включая вылазки на соседский огород, пусть и совершенные ею в далеком детстве.