— Да, Билл. Она была нечто.
— Либо вы — два полёумных влюбленных дюрака.
Какое-то время оба молча ели. Хлебной корочкой Билли ловко подтерла желток — хоть не мой тарелку.
— И теперь ты ее находить? — спросила Билли, проглотив последний кусок.
— Что?
— Дагмар. Брось, По… Отто. Я поняля, зачем ты в Берлин.
Взгляд Стоуна затуманился. Он чуть сморщился, словно от боли, и печально улыбнулся:
— Дагмар умерла, Билл. В войну погибла. В Берлине я с ней не увижусь.
— Штенгель! Шаг вперед!
Дюжина солдат в мышастой форме сидела на лавке. Капрал Штенгель встал и шагнул вперед.
— Родословную! — гавкнул штурмшарфюрер СС.
Пауль, ныне в форме армейского обер-ефрейтора, подал документ. Жизненно важный, подтверждавший арийскую чистоту трех поколений предков.
Фельдфебель изучил бумагу.
— Тебя зовут Отто Штенгель?
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
— Был усыновлен?
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
— Евреями?
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
Ответ четкий и громкий. Никакой слабости. После года в немецкой армии понимаешь, что здесь уважают только силу.
— А что кровная родня?
— Родители умерли. Дед с бабкой от меня отказались. Моей семьей были евреи, господин штурмшарфюрер!
Пауль спиной чувствовал удивленные взгляды прочих соискателей. В Главном управлении безопасности на Принц-Альбрехт-штрассе побывало много выходцев из еврейских семей, но еще никто из них не заявлял о желании вступить в войска СС.
— Эсэсовец, воспитанный евреями. — Фельдфебель подозрительно сощурился. — По-моему, такого еще не случалось.
— Мне было менее часа от роду, господин штурмшарфюрер! — отчеканил Пауль. — Я не виноват. В моих бумагах сказано, что потом я закончил «Напола».
Фельдфебель усмехнулся — забавная ситуация.
— Евреи тебя эксплуатировали? Пахал на них, как Золушка?
— Никак нет. И кровь мою никто не пил. По правде говоря, ко мне хорошо относились.
— Защищаешь? Обеляешь расовых врагов? Тех, кто тебя украл?
— Никак нет.
— А почему, собственно? Они же твоя семья. Сам говоришь — добрые.
— Потому что они — вонючие жиды и кровные враги отечества, господин штурмшарфюрер! Младенцем я этого не знал, но теперь знаю, ибо так говорит наш фюрер.
Эсэсовец вновь глянул бумаги:
— Ты служил в Польше?
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
— Поразвлекся?
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
Видимо, фельдфебеля развлекали зверства. Как и многих однополчан, с которыми прошлым сентябрем Пауль участвовал в Восточной операции. Парни «развлекались».
Внутренним взором Пауль вновь увидел восемь трупов на спешно возведенных виселицах. К ногам привязаны камни. Сине-зеленые лица. Распухшие языки — точно огромные багровые слизни, вылезшие из темных пещерок.
Казненные умирали около часа — чтобы палачи успели натешиться.
Как назывался поселок? Райгрод? Витослав? Бяловице? Продвигались так быстро, что названия не запоминались. Блицкриг, писали газеты. Молниеносная война.
Если не считать часа на умирание.
На пыльном пятачке, служившем поселковой площадью, играл эсэсовский оркестр. Пытки и хладнокровные убийства совершались под музыку. Гремели военные марши. Словно победоносная армия поднимала над деревней свой флаг, а не вздергивала корчившееся гражданское население. Гром музыки и рев грузовика, в котором ехал Пауль, заглушали отчаянные вопли изувеченных селян.
Но он все видел.
Рты женщин и детей распахнуты в беззвучном крике.
Точно немое кино, снятое в аду.
— Нет ничего слаще победы, а? — сказал эсэсовец.
— Так точно, господин штурмшарфюрер!
Да уж. Невообразимая сладость победы, которая страшнее поражения. В точку.
— Разденься, — приказал фельдфебель.
Пауль снял сапоги, ремень с подсумком, китель, брюки, исподнее и голый встал навытяжку. Врач-эсэсовец выискивал подозрительные расовые признаки.
— Значит, евреи тебя не обрезали? — Подхватив ладонью член Пауля, врач его оглядел, точно фермер, оценивающий быка.
— Нет. Они современные люди, вовсе не религиозные.
— Что ж, очень мило с их стороны, — сказал лекарь и, от души рассмеявшись, добавил: — Иначе нелегко бы тебе пришлось в банные дни.
Врач взял кронциркуль. Пауль решил, что предстоит измерение члена, но лекаря интересовала его голова.
— Что ж, отличный череп, — одобрительно кивнул врач. — Тевтонская форма, истинно арийские лобные доли.
— Благодарю, герр доктор!
На стене висел плакат с изображением типично еврейского черепа. Главная особенность — скошенный лоб. Разумеется, обладатель такого черепа выглядел подлым пройдохой.
Пауль вспомнил симпатичного отца. Красавицу мать.
Нет, нацисты и впрямь безумны. Неужто они всерьез верят в эту муру?
Пауль знал, что при поступлении в «Напола» Отто прошел такой же осмотр. Один еврей, другой немец, и никакой разницы. Но якобы самая передовая армия полагала, что линейкой измерит «ценность» крови.
Удовольствовавшись доказательствами расовой чистоты, врач занялся состоянием здоровья Пауля.
— Зубы.
Пауль открыл рот. У него было пять пломб — на одну меньше допустимого максимума. Поначалу Гиммлер поставил условие: в СС отбирать лишь тех, у кого пломб нет вовсе, кто не носит очки и не имеет прочих изъянов. Для многих, в том числе нацистов, было непостижимо, как такая инструкция могла выйти из-под пера сутулого близорукого мозгляка с крысиными зубами и срезанным подбородком.
К огорчению рейхсфюрера, аукнулись лишения последних двадцати лет: почти ни один молодой немец не соответствовал идеалу господствующей расы, а потому требования к кандидатам в сверхчеловеки были снижены. Если руки-ноги на месте и ты не еврей — годен.
Пауль оделся, и собеседование продолжилось.
— Зачем тебе в СС? — спросил штурмшарфюрер.
Ответ был прост.
Потому что влюблен в красавицу-еврейку. Вскоре придется ее прятать. И чем глубже внедришься в банду убийц, тем легче быть вне подозрений.
План созрел в Польше, где Пауль впервые увидел, что уготовано так называемым недочеловекам.