— Правда? — встрепенулся Вольфганг. — Где?
Фрида улыбнулась его щенячьей радости.
— Давненько уже, поскольку нынче экономика оживает, работаешь допоздна. Но в инфляцию все были посвободнее, верно? Я слышал вас в «Джоплине».
— Мой лучший ангажемент.
— Да, там было весело. И вполне безумно. Помнится, хозяин клуба подошел к нашему столику и предложил мне продать универмаг. Вот так вот. Просто невероятно, ему было лет восемнадцать-девятнадцать.
— Едва восемнадцать исполнилось, — сказал Вольфганг.
— Ну вот. Думаю, этот молодой человек далеко пойдет.
— К сожалению, нет. Он умер.
— Господи! А что случилось?
— В инфляцию у него развились склонности, которым позже он уже не мог потакать.
— Ясно.
— В тот год было много потерь. Он в их числе.
— Весьма печально.
— Да, и мне жаль. Он не знал нот, но был джазменом, каких я не встречал. Вспоминаю его всякий раз, как появляется новый американский диск. Он был бы в восторге. Дурачок. Ладно, герр Фишер, вы меня убедили. Я принимаю ангажемент. Буду продавать вашей дочери музыку.
— Вольф! Ты должен убеждать, — укорила Фрида.
— Да, конечно. Извините.
— Все в порядке, — засмеялся герр Фишер. — Так и так хорошо.
За дверью гостиной вновь влажно фыркнули, потом рассмеялись и зашаркали.
— Дагмар не соскучится, я вам обещаю, — радостно сказала Фрида.
И в этот миг был проложен курс четырех юных жизней.
Предубеждение к отцовой ученице вмиг испарилось, когда на первый урок Дагмар Фишер явилась с огромным шоколадным тортом.
Конечно, Пауль и Отто видели такой торт. В редкие праздничные визиты в продуктовый отдел знаменитого универмага. Через витрину кондитерского прилавка, о которую расплющивались их носы и грязные пальцы. Однако было невозможно и помыслить, что когда-нибудь этот торт украсит стол в их квартире. Ну ладно еще — кусочек, который после долгих дебатов был тщательно отобран, церемониально отрезан продавщицей, завернут в вощеную бумагу и уложен в полосатую коробку, после чего принесен домой и до ужина убран подальше. А уж затем поделен на равные доли, для чего Пауль, желавший абсолютной справедливости, требовал применения весов, угольника и линейки.
Но чтобы целый торт!
Опасаясь визита богатенького чада, мальчишки всерьез прикидывали расположение миски с водой над дверью, но бесстыдно растаяли от благодарности.
Смешанной с благоговением.
Ей-богу, девочка, владеющая таким тортом, — полноправная королева или, самое малое, принцесса.
— Можно кусочек? — робко спросили братья.
— Берите весь, — ответила Дагмар. — Папин опыт учит, что перед тортом не устоят даже самые отпетые хулиганы.
— Похоже, твой папа коварен и бесстрашно честен, — сказал Вольфганг, готовя тарелки и нож.
Зильке (которая в жизни не видела даже крохи этакого изобилия крема и шоколада) проявила характер и не дала себя околдовать. Она сложила руки на груди, вздернула подбородок и категорически отвергла угощение.
Продержавшись секунд пятнадцать-двадцать.
Затем четыре детских рта (плюс один взрослый) уничтожили лакомство, героически оставив Фриде весьма небольшую порцию.
— Если мы ели твой торт, — сердито прошептала Зильке, которой велели сопроводить новую гостью в туалет, — это еще не значит, что ты в нашей компании.
— Если я позволила тебе есть мой торт, это еще не значит, что ты в моей компании, — надменно бросила Дагмар.
Вольфганг надумал подключить к занятиям сыновей и Зильке. Он решил, что с детской группой полтора часа пролетят быстрее, нежели с одной ученицей. И веселее. И в том и в другом он оказался прав — с самого начала уроки задались. Вопреки или благодаря бесконечным распрям четырех юных учеников.
Шел обмен тайными посланиями. Торжественно заключались и нарушались пакты. Возникали и распадались союзы.
Тем не менее в этой кутерьме как-то постигалась музыка. Герр Фишер не ошибся: его изящная дочка обладала некоторыми музыкальными способностями. Что подстегнуло близнецов в ревностном желании превзойти девчонку, и они стали примериваться к разным инструментам. В конце концов, их папа — композитор, а отец Дагмар — всего лишь хозяин магазина. Отто выезжал на природном чутье, но Пауль был собраннее и за счет усердия играл лучше.
Одна Зильке не выказывала исполнительских способностей, но обнаружила сносное чувство ритма, и Вольфганг определил ее на бубен и маракасы. Потом он услышал, как Зильке потчует соучеников похабными песенками, подцепленными от маминого дружка, и понял, что в ее лице обрел вокалистку.
В конце первого года обучения юные музыканты сподобились на маленький концерт для родителей Дагмар. На аппарате «Джон Булл», который Фрида привезла с английской конференции, даже отпечатали программку.
Эдельтрауд, тоже приглашенная на концерт, пришла с новым дружком Юргеном. Симпатичный парень нервно мял кепку и благодарил фрау Штенгель за оказанную милость посетить ее дом. Присутствие знаменитой четы Фишер повергло его в совершенный трепет, и он всякий раз вставал, когда кто-нибудь из супругов входил или выходил.
Со временем Дагмар все дольше задерживалась у Штенгелей по субботам. Она уговорила родителей, чтобы нянька забирала ее не сразу после окончания полуторачасовых уроков. Фишеры были рады, что их дочь общается с детьми из иного сословия. В конце концов, на дворе двадцатый век, в Германии развитая демократия. Кроме того, музыкальный учитель женат на враче, в тестях у него полицейский, что говорит о крепком и славном семействе. Правда, белокурая дочка горничной весьма невоспитанна, коленки ее вечно сбиты, сандалии потерты, а ее берлинским выговором можно резать стекло, но ничего худого в том, что Дагмар кое-что узнает о девочке совсем иного круга. Нет сомнений, что когда-нибудь нынешние однокашники станут челядью юной Фишер.
Вероятно, супруги полагали, что дети проводят время за совершенствованием музыкальных навыков, чтением и прослушиванием пластинок. Либо играют в настольные игры — «Змейки и лесенки» или недавно появившуюся и чрезвычайно популярную «Монополию», которую герр Фишер находил увлекательной и развивающей. На самом же деле компания околачивалась на улицах Фридрихсхайна, где был простор для озорства. По субботам Фрида работала, и Вольфганг, в маленькой квартире сатаневший от шума и воплей, просто выгонял ребятню на улицу, предоставляя ей полную свободу радостно шнырять по чужим дворам, скакать в «классики», кидаться камнями, тырить фрукты с лотков и временами изучать причинные места друг друга.
В последнем развлечении Дагмар всегда выступала лишь зрителем. Она не желала показать даже трусики, но мальчишки удовлетворили свое любопытство, исхитрившись задрать ее подол. А вот Зильке в любое время была готова заголиться — мол, подумаешь, делов-то.