Маркус решительно покачал головой:

– Я ничего не могу изменить. Не могу.

Амгам молчала. Вода текла по ее лбу и попадала в глаза, но даже при этом она не моргала. Гарвей отступил на шаг назад, напуганный и пристыженный:

– Я не могу пойти против Краверов. Никто не в силах что-либо изменить.

Маркус пришел в лес, преследуя беглянку, а теперь убегать пришлось ему. В сторону поляны.

Однажды я засиделся за пишущей машинкой допоздна. Около половины второго ночи со мной стало происходить что-то странное. Я не мог выбросить из головы Амгам. Я вдруг подумал, что судейские чиновники исписали тысячи страниц, готовя этот процесс, но о самой главной фигуре дела Гарвея не имели ни малейшего понятия. Снежно-белая девушка в действительности явилась тем критическим оком, которое изменяло людей, на которых смотрело. Маркус Гарвей встретил этот взгляд и уже не смог оставаться таким, каким был раньше. Я помню, как мои руки слетели с клавиш машинки и зажали мне рот.

Несмотря на поздний час, я вошел в комнату соседа:

– Господин Мак-Маон… Просыпайтесь, господин Мак-Маон… – говорил я, тихонько тряся его за плечо.

– Томми? Что такое? – перепугался Мак-Маон. – В доме пожар?

Я присел на краешек его кровати. Мак-Маон приподнялся на постели.

– Господин Мак-Маон, – сказал я, – как вы влюбились в свою жену?

– О чем ты говоришь? – удивился он, протирая заспанные глаза. – Ради святого Патрика, Томми! Ты знаешь, который час?

– Пожалуйста, расскажите мне об этом.

– Я хочу спать, Томми. Ты что, не можешь подождать до завтра? Завтра я расскажу тебе о Мари.

– Нет, пожалуйста, расскажите сейчас.

Мак-Маон протер глаза. Я было испугался, что он сейчас громко пукнет, но сосед ограничился тем, что почесал у себя под мышками и в затылке.

– Ну, что ж, – сказал он, приводя в порядок свои мысли. – Мне нужна была женщина молодая, чистоплотная, покорная и веселая. И, конечно, мне хотелось, чтобы она родила много детей. Ну, вот я и стал такую искать. Сначала в нашей деревне, а потом и по всем другим.

Я не выдержал:

– Разве так можно, чудак вы человек? Что вы хотели: жениться или корову купить?

Мак-Маон ответил неожиданно твердо:

– Мари – самая прекрасная женщина на Земле. Я бы десять раз объехал вокруг света, чтобы отыскать ее.

– Вы не шутите?

– Нет, сынок, нет. Так оно и есть.

– Это была любовь с первого взгляда?

– Нет. Это было сильнее, гораздо сильнее. Я любил ее еще прежде, чем увидел.

– Прежде? Разве так бывает?

– Мне о ней сначала рассказали. В деревне все знают друг друга, и молва о человеке чрезвычайно важна. О Мари мне много говорили, и всегда хорошее. Еще до того, как мы увиделись, я ходил как дворовый пес: понурив голову и высунув язык. И вот однажды, когда я готовился пойти на праздник в ее деревню, где мы должны были встретиться, я вдруг понял, что всю жизнь буду любить Мари.

– Почему вы были в этом так уверены?

– Просто был уверен, и точка.

– Ну, что ж. Я могу вас понять, – сдался я.

– Ничего ты не понимаешь, – возразил мне Мак-Маон. Он взглянул на меня, потом ткнул пальцем в мой нос и сказал: – Любовь невозможно понять. И знаешь почему? Да потому, что нелепее ее ничего в мире не сыщешь. Но при этом, Томми, ничего важнее любви на свете тоже нет. Поэтому ее так трудно понять.

11

Раньше я уже упоминал о том, что Уильяму и Ричарду очень нравилась охота. С тех пор как работы на прииске наладились, у братьев стало больше свободного времени. Пепе мог в одиночку следить за рудокопами под землей, а те несколько счастливцев, которым выпадало отмывать золото в лотке на поляне, проявляли безграничную покорность. Кроме того, в случае необходимости Пепе всегда мог позвать Маркуса, который неподалеку варил похлебку в котле. Однако Пепе никогда не прибегал к его помощи. Менее подозрительный и более здравый, чем у братьев Краверов, взгляд заметил бы сразу, что негры не проявляли ни малейшего желания поднять бунт; они даже не пытались утаить ни одной крупинки золота.

Однажды утром Маркус сопровождал Ричарда на охоту. Им надо было добыть какую-нибудь крупную дичь – буйвола или оленя, чтобы накормить отряд рудокопов. Старший Кравер присел на корточки, рассматривая следы на глинистой почве. Затем обернулся к Маркусу и проговорил:

– Беги за Уильямом! Здесь неподалеку бродит лев. – Он словно хотел раззадорить самого себя. – Черт возьми! Мы убьем льва!

– А что, если Уильям сейчас у себя в палатке и очень занят? – спросил Маркус. – Вряд ли он захочет, чтобы его прерывали.

– Делай что тебе говорят, – приказал Ричард. – Ты сам как думаешь, что важнее для Уильяма: охотиться на льва или трахать беляночку?

Гарвей подчинился, хотя прекрасно знал, что его предчувствия сбудутся: Уильям обругал его последними словами, когда Маркус окликнул его, подойдя к палатке. Но и предположение Ричарда оказалось верным: младшего Кравера прельщала мысль об охоте на льва. Уильям вышел из палатки совершенно голый и, поспешно одеваясь, распорядился:

– Да, кстати, Маркус, подмети в палатке. Там очень грязно.

Потом он исчез среди деревьев, а Гарвей вошел в палатку. Потолок был такой низкий, что ему пришлось встать на колени. Маркус принялся подметать пол метелкой, которую он самолично сделал из черных ресниц слона, убитого братьями Краверами, и исподтишка следил за Амгам, которая сидела в глубине палатки. Ему было стыдно смотреть ей в глаза. Возможно, Уильям насиловал ее как раз перед его появлением. Маркус продвигался в глубь палатки, понимая, что рано или поздно окажется перед девушкой.

Она не выглядела слишком удрученной. Широко открыв возведенные к потолку глаза, Амгам медленно проводила по обнаженной груди и животу рукой. Ее пальцы касались волос на лобке и снова поднимались вверх. Казалось, она приказывала своим чувствам замереть. В палатке находилось только ее тело, а она сама была далеко.

Амгам не боролась с болью. Вместо этого она извлекала ее из себя и рассматривала, словно это было некое чуждое ей животное. Маркус подумал, что суть ее тайны в том, что девушка понимала боль по-иному, чем мы. И тогда он понял, что Амгам – самое высокоорганизованное живое существо из всех, что собрались на прогалине. Это явилось для него такой же непреложной истиной, как то, что Англия находится очень далеко или что в сельве есть деревья.

Маркус продолжал подметать пол в палатке. Долгие месяцы службы у Краверов превратили его в раба, механически выполнявшего приказы. Неожиданно метелка зацепила какой-то незнакомый ему предмет. Сначала он не мог понять, что это, и поднял его в воздух двумя пальцами. Перед ним качался тонкий каучуковый мешочек с какой-то жидкостью. Маркус с отвращением выбросил презерватив.