Через несколько дней опасная тропа вывела их на ровную местность. Это была огромная долина, море застывшей магмы. Маркус почувствовал его бесконечную горизонтальность. На этой бескрайней равнине зеленый свет фонарей исчезал в красноватых отсветах, которые отбрасывал твердый пол этого гигантского зала. Он вздымался причудливыми волнами, словно расплавленная медь залила мириады морских животных. Повсюду поднимались тысячи острых, как хорошо заточенный нож, раковин и клешней, которые могли причинить босым ногам такие мучения, которых не выдумали бы даже средневековые палачи. Путникам приходилось идти гуськом по узкой гладкой дорожке, пересекавшей равнину. «Камни здесь кусаются», – сказал себе Маркус.
Фонари освещали только небольшую часть окружавшего их пространства. Им не дано было обозреть бескрайний простор пустыни, но они могли ощущать его. Молчаливый и злобный ветер хлестал пришельцев по щекам, словно питал к ним личную ненависть. Маркус отметил и еще одно поразительное явление: температура понизилась настолько, что стало даже холодно. Просыпаясь в этом проклятом месте, они обнаруживали, что их израненная кожа покрыта странной густой росой. Их так мучил голод, что однажды они стали облизывать свои руки: жидкость оказалась студенистой и отдавала сельдереем и серой. Уильям считал, что на своде конденсировались облака газов, выделявшихся при гниении.
Маркус окрестил эту равнину Девичьим морем, потому что то тут, то там у дороги они встречали стройные колонны с перемычкой посередине, словно стянутые жестким корсетом. Некоторые из «дев» были колоссальных размеров. Их гигантская основа по направлению вверх становилась все тоньше: десять метров, пятьдесят, сто, сто пятьдесят – и затем начинала снова расширяться все больше и больше, пока, наконец, фигура не исчезала в вышине, устремляясь к своду в тусклом мраке.
– Боже мой! – восхищенно воскликнул Уильям. – Древние думали, что мир покоится на панцире черепахи, но никто не объяснял, что было под этим панцирем. Теперь мы это знаем. – И он указал на нескольких «дев». – Это столпы земли.
Они были первыми людьми, попавшими в этот мир, но тектоны использовали их в качестве животных. Маркус испытывал полное изнеможение. Ему открылась вся несправедливость человеческой природы, которая дала только пять чувств для наслаждения и всю поверхность тела – чтобы испытывать боль. Гарвей понял, что ад – это не какое-то место, а путь к нему. Он открыл для себя, что в ад попадают по дороге туда и что боль может заменить собой время.
Настоящий кошмар начинался, когда они просыпались. Когда Маркус взваливал на себя скорлупу, его кости трещали, как стены старого дома. Ели они только странные лепешки и листья, напоминавшие салат. Их ощущения сводились к грузу на спине и тяжелым шагам: левая нога, правая нога… Нельзя сказать, что у них были язвы, они все превратились в одну сплошную язву. Для Гарвея мучения на этом не заканчивались: ему не давал покоя Уильям.
Они научились переговариваться практически беззвучно. Их разговор напоминал общение глухонемых, которые понимают друг друга по движениям губ, а не по произносимым звукам, если можно так сказать. Это был не диалог, а скорее монолог, потому что говорил только Уильям. Он дожидался дежурства тектона со слоновьими веками, похожего на гориллу, и требовал:
– Револьвер! Найди его!
По ночам, во время дежурства гориллы, Маркус старался выбрать момент, чтобы запустить руку внутрь скорлупы. В конце дня отряд останавливался на привал У подножия одной из колонн, выбирая «деву» поближе к той проложенной природой тропинке, которая пересекала океан окаменевших раковин. По крайней мере колонна немного защищала их от беззвучного ветра, который пронизывал эту черную степь. Тектоны прикрывали тряпьем все фонари, кроме одного, который они использовали для наблюдения за пленниками. Уильям и Маркус, укладываясь на ночлег, использовали скорлупу в качестве подушки, и это позволяло Гарвею запускать туда руку. Они могли рассчитывать только на то, что тектоны следили за ними, чтобы предотвратить возможность бунта, а вовсе не кражи.
– Найди его!
Уильям и Маркус притворялись спящими, выжидая, пока наступит черед дежурить горилле. Тот очень скоро начинал дремать. Когда его веки смыкались, точно бархатный занавес, Гарвей одной рукой незаметно приподнимал скорлупу на несколько сантиметров, а другую запускал внутрь.
Увы, Уильям был прав. Казалось, тектоны собрали лишь всякую ненужную ерунду. Пальцы Маркуса нащупывали никуда не годные предметы. Расческа. Стаканы. Семечки. Камни. Ветки деревьев. Старая щетка. Какие-то ключи. Осколок стекла, о который он глубоко порезал палец… Маркус упал духом.
– Найди его!
Иногда, ложась спать, Уильям и Маркус незаметно от тектонов обменивались рюкзаками, чтобы Гарвей мог обследовать содержимое обеих скорлуп. У них не было никакой уверенности в том, что тектоны взяли из лагеря револьвер, и это делало их положение еще более отчаянным. Случалось, что веки тектона-гориллы, дрогнув, вдруг стремительно открывались, и пару раз он чуть не застал Маркуса врасплох.
– Найди его!
– Не могу, – сдался Маркус на третью ночь. – Скорлупы слишком глубокие. У меня не хватает времени, чтобы перебрать все предметы.
– Ты должен его найти! – настаивал Уильям.
– Тогда ты должен его отвлекать! – прозвучало в ответ. – Мне нужно время. Я должен запустить руку в самую глубину, чтобы поискать хорошенько. Это наша последняя возможность. Мне нужно несколько лишних секунд. Если не отвлечешь эту тупую гориллу, она заметит, что я делаю.
– А если отвлеку, он пустит в ход свою колючую дубинку, – сказал Уильям.
– Или мы рискуем, или нам никогда не найти никакого пистолета.
У Уильяма на лице появилось странное выражение: он стал похож на ястреба, который сомневается в том, настал ли момент спуститься с высоты.
– А может быть, ты сам хочешь запустить руку в рюкзак? – предположил Маркус. – Предпочитаешь, чтобы тебя застали за этим делом?
– Сегодня ночью, – решился наконец Уильям.
– Давай! – сказал Маркус, и Уильям резко вскочил. Тектон-горилла не верил своим глазам: человеческое существо направлялось к нему, жестикулируя и громко разглагольствуя.
– Мне очень жаль, господин Смит, – кричал Уильям, – я должен сообщить вам, что данный банковский перевод не действителен, он не дошел до своего получателя!
Остальные тектоны проснулись и стали размахивать дубинками, но пока не трогали пленника. Поведение Кравера настолько походило на самоубийство, что они заподозрили какой-то подвох и окружили его, недоверчиво разглядывая. Маркус воспользовался случаем и принялся лихорадочно перебирать пальцами внутри скорлупы.
– Клянусь вам, что это не моя подпись, господин Смит! – продолжал Уильям. – И мне неизвестно, кто положил на счет, открытый на мое имя, двести тысяч фунтов, господин Смит!
Это не то, не то, говорили пальцы Маркуса, двигавшиеся со скоростью, которой позавидовал бы любой карманник. Где же револьвер, где он? Но его не было, не было нигде. Тектоны решили, что безумие Кравера не заключало в себе опасности, и набросились на него все сразу, с четырех сторон. У Маркуса от досады слезы навернулись на глаза. Где он, где?