Теперь-то это легко понять. В наше время падений, искуплений и новых падений все просто. Возвращение за возвращением. Примирение за примирением. Актеры сами сливают прессе постельное видео. Но тогда стандарты были другими. И уж актеры точно не могли себе такого позволить. Они были олимпийскими богами. Воплощением совершенства. Если кто-то оступился, его навечно скидывали с Олимпа. Кто сейчас вспомнит Эву Гарднер? Для публики она умерла.
Я предлагал спалить к чертям весь город, чтобы спасти один дом. Если мне удастся этот фокус провернуть, народ пойдет смотреть картину не вопреки скандалу, а благодаря ему. Но возврата после такого уже нет. Боги упокоятся в вечности.
Я слышал, как на том конце линии тяжело дышит старый грек.
– Выполняйте. – И он повесил трубку.
В ту ночь я подкупил водителя Лиз. Голубки сняли виллу подальше от людских глаз, чтобы пресса их не застукала. Вышли на веранду, и с трех сторон засверкали вспышки. Фотографам я просто намекнул, где искать гнездышко. На следующий день я нанял папарацци. Он должен был ходить за парочкой хвостом и все снимать. Мы, кстати, десятки тысяч баксов заработали. На эти деньги я подкупил остальных водителей и гримеров. Они продавали мне информацию. У нас прямо целое производство компромата открылось. Лиз и Дик были в ярости. Они умоляли меня найти предателей, и я делал вид, будто ищу. Увольнял водителей, массовку, поваров. И вскоре Лиз и Дик уже доверяли мне подыскивать им места для свиданий. Но фотографы и там их находили.
Удался ли мой фокус? Да он выстрелил погромче, чем любой самый кассовый фильм! Портреты Лиз и Дика появились в каждой газете мира.
Жена Дика все узнала. И муж Лиз тоже. Скандал разрастался как снежный ком. Я просил Скуроса потерпеть. Переждать эту волну.
А потом Эдди Фишер прилетел в Рим. Бедняга надеялся вернуть свою жену. Новая проблема. Чтобы мой трюк сработал, к моменту выхода фильма на экраны Лиз и Дик должны были быть вместе. Во время премьеры на бульваре Сансет Дику полагалось трахать Лиз в столовой Шато-Мармон. А Эдди Фишеру – уползти в нору зализывать раны. Но этот гад решил побороться за свой обреченный брак.
Второй проблемой, тоже связанной с Фишером, был Бёртон. Он дулся. Пил. И вернулся к той женщине, к которой захаживал с первого дня приезда в Италию.
Она была высокой и светловолосой. Очень необычная внешность. Камера ее обожала. В те времена все актрисы делились на купе и седаны. Либо красавицы, либо девчонки из соседнего двора. Эта была совсем другая. Съемочного опыта у нее не было, она пришла из театра. Манкевич утвердил ее на роль служанки Клеопатры по одной только фотографии. Он решил, что Лиз будет больше похожа на египтянку на фоне этой блондинки. Бедный Манки и подумать не мог, что прислуга Клеопатры на самом деле будет обслуживать Бёртона.
Господи боже! Я глазам своим не поверил, когда ее увидел. Кому придет в голову приглашать блондинку в фильм о Древнем Египте?
Назовем эту девушку Д.
Про таких, как Д., в хипповские шестидесятые говорили «девушка-цветок». Легкий характер и бездонные глаза. Хорошие были времена, я тогда немало хиппушек переимел.
Нет, эта мне как раз не досталась.
Хоть я был очень не против.
В общем, Эдди Фишер патрулировал Рим, и Дик кинулся в объятия своей бывшей пассии. Поначалу я решил, что с Д. проблем не будет, надо только бросить ей кость. Роль повкуснее. Контракт повыгоднее. А не согласится, так уволить ее, и все дела. Убытков мы от этого не понесем. Я попросил Манкевича звонить ей каждый день в пять утра и вызывать на съемочную площадку, чтобы выдернуть ее из постели Дика. А потом она заболела.
У нас в группе был свой врач, американец, некий Крейн. Вся его работа состояла в том, чтобы выписывать Лиз таблетки. Он осмотрел Д. и на следующий день отвел меня в сторону.
– У нас неприятности. Девчонка беременна, хотя сама пока об этом не знает. Какой-то умник, называющий себя врачом, сказал ей, будто она не может иметь детей. Еще как может!
Понятно, что мне и раньше приходилось устраивать для женщин аборты. Все-таки я работал в отделе по связям с общественностью. Организация абортов, можно сказать, входила в мои должностные обязанности. Но мы были в католической Италии образца 1962 года. Тогда было проще достать камень с луны, чем сделать аборт в Италии.
Да что же это такое? Я сливаю информацию о романе двух великих актеров, а тут эта беременность. Если после премьеры все будут говорить о любви исполнителей главных ролей, шанс на победу есть. Если говорить будут о том, что Бёртон переспал с актрисой второго плана, а Лиз вернулась к мужу, картине крышка.
Я составил план из трех частей. Первая: на время избавиться от Бёртона. Я знал, что Дикки Занук снимает во Франции «Самый длинный день». Ему ужасно хотелось заполучить Бёртона в качестве украшения батальных сцен. Знал, что и Бёртону хочется сняться в этом фильме. Но Скурос Занука терпеть не мог. До Скуроса «Фокс» возглавлял отец Занука, и в совете директоров было полно охотников заменить старика на молодого и энергичного Дикки. Поэтому Скуроса я решил в свой план не посвящать. Позвонил Зануку и сдал ему Бёртона в аренду на десять дней.
Потом я велел Кейну пригласить Д., мол, надо сделать еще анализы.
– Какие анализы? – спросил он.
– Кто из нас врач? Ну придумайте что-нибудь! Лишь бы она на время уехала из города.
Я боялся, что он откажется. Клятва Гиппократа и все такое. Но Крейн даже рад был мне помочь. На следующий день старый засранец пришел, ухмыляясь во всю пасть.
– Я ей сказал, что у нее рак желудка.
– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?!!
Крейн объяснил, что симптомы раннего токсикоза совпадают с симптомами рака желудка. Лихорадка, тошнота, прекращение месячных.
Я хотел избавиться от девчонки, но не убить же ее!
Док сказал Д., что волноваться не о чем. Эта форма рака излечима. Надо ехать в Швейцарию, там у них разработаны новые методы.
Крейн подмигнул мне. В Швейцарии ей дадут наркоз. Потом коротенькая простая операция. Девушка просыпается, и – опа! – рака как не бывало. Ей и знать ничего не надо. Мы отправляем ее в Штаты на реабилитацию. Я ей обеспечиваю новые роли. Все счастливы. Задача решена, фильм спасен.
Вот только с Д. все пошло не так. Ее мать умерла от рака, и девушка восприняла диагноз очень уж серьезно. И еще я недооценил чувства Дика.
На другом фронте дела шли получше. Эдди Фишер сдался и уехал домой. Я позвонил Дику во Францию и сообщил, что поле свободно. Лиз готова была снова принять его в свои объятия. Вот только он был не готов. Из-за этой самой Д. У нее рак. Она умирает. И Дик должен быть рядом. Так он мне и сказал.
– С ней все будет хорошо. Врачи в Швейцарии…
Дик не дал мне договорить. Д. не хотела лечиться. Она хотела провести последние дни с ним. Бёртон был самовлюбленным идиотом, и ему эта идея ужасно понравилась. В съемках во Франции будет двухдневный перерыв, и Дик хочется встретиться с девушкой на побережье. И поскольку я так ему помогал с Лиз, он просит меня позаботиться, чтобы Д. туда добралась.