Вылез из коляски.
— Хочешь, я останусь? — предложила Штеффи. — Дождемся ее, тогда и поеду. У меня в принципе вылет в час, но я могу сейчас же сдать билет.
— Не надо, — сказал я. — Обойдется.
Я и сам в это почти поверил, дурень.
Когда я вернулся к себе, свет уже дали. Рухнул на постель и уставился на крутившийся под потолком вентилятор, который овевал меня нежной прохладой. Минут десять я ломал голову, думая, как же теперь поступить, — все тщетно. Изголодавшийся желудок мучительно бурлил, мозг, как видно, решил устроить забастовку в знак солидарности, а потому единственной здравой мыслью было сходить на ленч. Перекушу — глядишь, и созреет идейка. Лишь бы только хорошая.
В дверь постучали. Я направился открывать и услышал в коридоре возглас Крисси Хайнман:
— Стойте! Вы не имеете права…
И тут ко мне завалился высокий молодчик в синих форменных штанах с красными лампасами и накрахмаленной белой рубашке с золотисто-синими эполетами. На голове у него — белый шлем с серебряным крестом, застегнутый на тугой ремешок под подбородком.
— Гражданин Частин?
— Да.
— Пройдемте.
— Это еще куда?
Полицейский начал брызгать слюной и запинаться, и я уточнил:
— Куда мы направляемся?
— К инспектору, — ответил молодчик.
Я взглянул на Крисси, та сочувственно пожала плечами:
— Зак, он нагрянул без всяких объяснений.
— Это из-за вчерашней неувязки с перелетом? — предположил я.
— Пройдемте, в участке все объяснят, — отрезал полицейский. — Немедленно.
И схватил меня за руку, стал тянуть. Я, конечно, с места не двинулся. Настырный коп еще сильнее в меня вцепился.
— Ну что, будем бороться, кто кого перетянет? Хочешь, мускулы покажу? — усмехнулся я. — Производит впечатление на детвору и наивных дурех.
Полицейский разжал пальцы и кивком указал на дверь. Я надел сандалии и направился к выходу, страж порядка — за мной. Крисси стояла в дверях, провожая нас взглядом.
— Зак, ты скажи, если что надо…
— Пришли мне что-нибудь перекусить, — ответил я.
Забавно, но она почему-то решила, что я шучу.
Полицейский участок находился как раз по соседству с местной вечерней школой. Сколько раз я проходил мимо и в упор не замечал здания с гербовым крестом имперской полиции на фасаде. Ехали мы на белом универсале «мицубиси». Припарковались, я потянулся к ручке, но тут мой спутник сказал: «Оставьте, я сам». Вылез из авто, обошел его, открыл за меня дверь и препроводил в контору.
Здесь пахло затхлостью, посреди потолка одиноко агонизировала лампа дневного света. У дальней стены, по обеим сторонам запертой двери, рядком теснились неприметные металлические бюро для документов. На двери висела табличка «Для служебного пользования». В противоположных углах к голому цементному полу крепились два железных стола. На одном помещался передатчик, во всю мочь изливавший из себя сухой шелест эфира. На другом стоял компьютер и лежал желтый блокнот с остро отточенным карандашом.
Полицейский указал на стул возле компьютера, а сам встал за моей спиной, так что я его уже не видел — только слышал дыхание. Прошло пару минут. Я сидел и рассматривал развешанные на стене фотографии в рамочках. Тут были запечатлены и нынешний премьер-министр, и главный комиссар имперской полиции острова Багамы, и все семь членов муниципалитета совета Эльютеры. Вдоволь насмотревшись на снимки, я стал придумывать различные объяснения тому, как мне удалось перейти границу в обход аэропортовской таможни.
«Видите ли, инспектор, разразился ливень, и я потерял ориентиры на местности, не мог понять, где нахожусь и в какую сторону идти. Чудом выбрел на дорогу, сам удивляюсь как…»
Впрочем, это никоим образом не объясняло, почему при мне не было документов. Да ладно, авось как-нибудь выкручусь.
«А знаете что? Звякните в „Киски-Ириски“. Есть в Форт-Лодердейле такой клуб, где обслуживают цыпочки с голыми буферами… Там все объяснят».
Я как раз пытался придумать что-нибудь повразумительнее, когда в дальней стене отворилась дверь и нашим взглядам предстал темнокожий здоровяк в синем костюме и красном галстуке. Коротко остриженные волосы были почти седы, равно как и усы, хотя на вид он показался мне ровесником. Это был упитанный, крепко сбитый человек в очках, оправленных металлом. Стиснув зубы, он прошагал к столу, возле которого я устроился. Не удостоив меня взглядом и не присев, незнакомец взял карандаш и пару минут строчил в блокноте. Наконец отложил записи и взглянул на меня.
— Господин Частин…
Я протянул ему руку. Полицейский крепко пожал ее, одновременно изучая мое лицо.
— Меня зовут Линфильд Педерсон.
— Здешний инспектор, надо понимать?
Тот кивнул и разжал кулак. Присел на краешек письменного стола, заняв выгодную позицию, чтобы смотреть на меня как бы свысока.
— Вы не могли бы предъявить документы, господин Частин? Желательно паспорт и справку с таможенной отметкой. Такой желтенький листок.
— К сожалению, не имею при себе документов, — посетовал я.
— Вот как? — проронил Педерсон.
— Видите ли, ваш рьяный помощник слишком торопился доставить меня в участок.
Я обернулся и с улыбкой взглянул на молоденького полисмена. Его лицо оставалось серьезным.
Педерсон проговорил:
— А вообще-то у вас есть документы?
— Как же не быть?
Инспектор, не нашедшись с ответом, снова стал всматриваться в мое лицо, а затем проговорил:
— Что ж, не будем тянуть, господин Частин. Найден труп…
Он замялся, и вот тут я ощутил себя крохотной точкой на потолке. Все происходило будто не со мной, я видел окружающее как бы со стороны: комната пришла в движение, в глазах поплыли круги. Я сидел в своем теле маленький, сжавшийся до чудовищной степени, словно атом. Боже, только не это, только не Барбара…
А инспектор тем временем продолжал:
— …труп мужчины.
— Мужчины?
— Да. Есть все основания полагать, что это некий Брюс Геннон. Вы его знаете?
— Наслышан. А что с Барбарой?
Педерсон покрутил усы и в упор взглянул на меня. Я смотрел на него и ждал ответа.
— Насколько «наслышаны», господин Частин?
— Он был приятелем одной… моей приятельницы.
— А именно… — Педерсон взглянул в блокнот. — Барбары Пикеринг.
— Да. Где она?
— Но лично с покойным вы не были знакомы?