Папа взял со столика журнал.
— В этих больницах всегда так, сынок.
Дело было не только в вони. В комнате за ширмой (ее называли Инвалидной комнатой) в скрипучих креслах сидели старые люди и тоскливо смотрели по телику дурацкое шоу. Дальше по коридору очень старая леди шаркала в нашу сторону, опираясь на такую специальную металлическую подставку для стариков. У бабульки были седые кудряшки, ярко-красные губы и вечернее платье, какие носили тыщу лет назад. А свою каталку она украсила новогодним «дождиком».
— Это печенье даже в тарелку не помещается! — громко и взволнованно сказал кто-то за ширмой, в Инвалидной комнате.
Женский голос успокоил:
— Не глупи, Чарли, это самое обычное печенье с кремом.
Старушка приближалась к нам, царапая подставкой стену.
— А я настаиваю, — не сдавался тот, с печеньем. — Ты что, сама не видишь? Совсем с ума сошла? Я тебе говорю: тарелка мала. Ничего не выйдет. Не поместится.
— Пап, а они такими были уже до того, как сюда попали?
Папа оторвал глаза от журнала. На обложке я прочитал: «Караван». Он поднес указательный палец к побелевшим, сухим губам и прошептал:
— Потом поговорим, Гарри.
Спокойный женский голос ответил:
— Успокойся, Чарли. Это самое обычное печенье.
Старушка пыталась протолкнуть свою подставку в дверь комнаты ожидания. Подставка не проходила. Тут уж точно ничего не получится.
— Нет-нет-нет, не выйдет, — заныл мужской голос. — Тарелка слишком большая, на столе не поместится. Убери. Убери, а то сейчас позову врачей.
— Чарли, я сама врач. Перестань, пожалуйста. Ты тревожишь Альфонса.
— Не тревожу, не тревожу.
Я стиснул губы, чтобы не рассмеяться.
Никогда не думал, что папа — такой поклонник «Каравана».
Старушка с подставкой отошла, собралась с духом и со всей силы набросилась на дверь.
Кто-то врубил телевизор на всю мощь, и мы услышали из-за ширмы знакомую музыку ток-шоу и крик ведущего: «Строитель Боб! Мы это исправим? Конечно, исправим! Вместе с нашим Строителем Бобом!»
Я сцепил зубы и стал перебирать в уме всех игроков моей любимой футбольной команды.
Я уже дошел до запасных, когда прибежала негритянка со связкой ключей на поясе и помогла старушке с подставкой развернуться.
— Время пить чай, Луиза. Ты ведь любишь чай, моя хорошая?
Я бы им не советовал так и с мамой разговаривать, не то она им покажет.
Откуда ни возьмись к нам подлетел бородатый псих, схватил папу за руку и дернул так, что папа аж на ноги подскочил. На психе были вельветовые штаны и свитер с прицепленной шариковой ручкой. А его ухмылку будто приклеили к лицу. Я поискал глазами красную кнопку, надо было срочно вызвать санитаров.
— Гарри, это доктор Фаргисон, — сказал папа. — Он занимается мамой.
Я поперхнулся слюной.
— Наконец-то мы познакомились, Гарри!
Доктор больно сжал мою руку.
— Не переживай, Гарри, я помогу твоей маме.
Он повел нас по бесконечным узким коридорам. Навстречу нам попадались какие-то люди, и я никак не мог понять, кто они — врачи, пациенты или посетители. У одной двери он остановился и постучал, затем распахнул дверь и объявил:
— Пэт, к вам гости!
Как будто мама сама нас не узнала бы.
Загар, зубы, огромный рот. Всем этим мы любовались, пока мама не опустила журнал. Она чуточку растянула в улыбке губы, белые и сухие, как у папы. На ее запястье я разглядел маленький кусочек пластыря. Я решил, что в это место ей ставят капельницу.
Я подошел и поцеловал ее. От нее пахло больницей. Папа тоже поцеловал ее. Точнее, чмокнул. Когда он погладил ее ладонь своей, я узнал звук шуршащей папиросной бумаги.
— Как школа? — спросила мама.
Я мог бы рассказать ей про диаграммы Венна, которые мы изучали в школе. О том, как мы должны были разделиться на группы, и Питер с Терри, как всегда теперь, оказались в одной группе, а я вообще остался один. И как учительница попросила придумать примеры — что можно «описать» диаграммой Венна. Адриан Махуни сказал:
— Например, кто-то болеет за «Челси», мисс, а кто-то за «Арсенал».
А Май Сисей сказала:
— Или, например, у кого-то есть братья, а у кого-то сестры.
— Да, — добавил Брайан Смит. — А те, у кого нет ни братьев, ни сестер, могут встать там, подальше.
И ткнул пальцем прямо в мою сторону.
Я мог рассказать, как всему классу сразу стало стыдно и как Кайли Келли повернулась ко мне, прикусила язык и расцарапала свою болячку. Даже она поняла, что теперь там мне самое место. Особенно после того, как моя мама украла чужого ребенка.
— Мама задала тебе вопрос, — сказал папа.
— Во вторник я иду на вечеринку, — соврал я.
— Молодец, — кивнула мама.
— Как самочувствие? — спросил папа.
— У меня постоянно сохнет во рту.
— Прекрасно! — воскликнул доктор Фаргисон, пятясь к двери. — Скоро она сможет выходить из комнаты и общаться с другими в Инвалидной комнате.
«Нашли инвалида», — хотел сказать я, но подумал, что только хуже маме сделаю.
Доктор Фаргисон опять глупо ухмыльнулся, потрепал меня по подбородку, словно я какой малыш пятилетний, и сказал:
— Меня зовут Боб, понимаешь, что это значит, Гарри?
Без понятия.
— Строитель Боб, мы все исправим? Конечно!
Меня чуть не вырвало.
Мама с папой затянули нудный взрослый разговор о соседях, о папиной работе и о том, кто перешел на другую работу, а кто переехал, — короче, обо всякой ерунде. Лишь бы занять чем-нибудь бесконечный серый промежуток времени до того момента, когда нам можно будет наконец поехать домой.
По дороге к выходу папа зашел в туалет. Я ждал его около комнаты санитарок, чтобы не столкнуться нос к носу с психами.
— О чем ты говоришь, Саманта, ничего хорошего! — орал доктор Фаргисон в телефонную трубку. — Какой-то кретин врезался в мой «порш», чтоб ему!
Приклеенная ухмылка растворилась без следа.
Я обещал папе, что никогда больше не скажу «психушка».
Рассказать, что мы делали все эти месяцы, пока мама лежала в больнице? Мы с папой регулярно убирались в доме, покупали продукты, каждый день ели свежие фрукты. Мы делали уроки, которые мне задавали в школе, мы стирали, а это было необходимо, потому что те мои сны про машину и Дэна снова вернулись. По вечерам мы тренировались, как будто готовились к чемпионату. Время от времени заглядывал Отис.