— Это не «Хохланд», а «Виола».
— Что-что? — переспросил Питер.
— «Виола». Треугольнички, — объяснил я.
Делать было абсолютно нечего, ну разве что болтать о всякой там ерунде да снова играть в дурацкие загадки. И я решил вздремнуть. Терри рассказывал, какая у его отца шикарная квартира в Лос-Анджелесе. С бассейном, теннисным кортом. И что там у него две служанки, которые все делают за тебя. Бросишь грязное белье на пол, а утром оно уже выстирано, поглажено и сложено, вроде только что из магазина. Питер слушал и все вздыхал: «Вот это да!», «Ничего себе!», «Клево!» Как будто его уже туда пригласили. Впереди кто-то вопил, кто-то дрался, а мы сидели тихо и мирно, как одна команда. Снаружи, за окнами автобуса, быстро стемнело. Когда пошел ливень, водитель выключил свет, зато включил отопление. В автобусе запахло шоколадом, по́том, сыром и чипсами с луком. Стало тепло, темно и уютно.
Проснулся я от какого-то взрыва прямо под ухом. Я огляделся. Бернард Мерфи, кретин, надул пакетик из-под сухариков и лопнул его. Этот взрыв и разбудил меня. Сам Бернард был весь усыпан крошками — так ему и надо. Я хотел было наорать на него, но в автобусе царила такая неразбериха, что я лишь спросил:
— Что случилось?
— Кто-то что-то натворил, — ответил Бернард.
Кайли Келли перелезла со своего сиденья вперед, наморщила нос и пропела:
— Да что он может знать! Тоже мне, нашел у кого спрашивать. Ха-ха.
Я притворился глухим и вновь спросил у Бернарда:
— А кто? Кто натворил-то?
— Вот это они и пытаются выяснить.
Кайли послала мне торжествующий взгляд типа «а что я тебе говорила» и вдруг согнулась над пустым пакетом из-под чипсов, как будто собралась стошнить. Вообще-то в прозрачных целлофановых пакетиках часто бывают дырочки. Для такого дела они никак не годятся. Я хотел было ее предупредить, а потом решил, что не стоит.
Никто рядом не знал, что произошло, поэтому я встал и пошел вперед. Я услышал, как Кайли, стоя сзади в проходе, бормотала что-то насчет мисс Бертон:
— Я ей сразу сказала, что мне в автобусах плохо бывает, а она и говорит: «Подожди, не до тебя сейчас, Кайли», а я ей и говорю: «Мне надо на переднее сиденье, у меня справка есть и все такое».
Что-то я не вижу, чтобы ее и впрямь вырвало. Все врет. Кайли перелезла через Бернарда и уселась на свое место, не переставая бурчать:
— А она мне заявляет: «Как ты можешь, Кайли, говорить об этом сейчас? Ты же знаешь, что у нас ребенок пропал. Подожди».
Теперь понятно, почему мистер Болтай, закусив губу, бродит по автобусу и пересчитывает ребят. А Кайли все причитала:
— Ну а я-то тут при чем? Я же не вру, что меня тошнит.
Фары встречной машины на секунду осветили автобус, и я успел заметить, что мисс Бертон стоит впереди, в проходе. Лицо у нее как-то вытянулось, вроде вмиг похудело, а смешные сережки повисли сосульками. Она даже вся позеленела. У меня что-то екнуло внутри. Я ведь не проверил, сел ли Дэн в автобус. Я пошел вперед. Кайли прокричала мне вслед:
— Скажи мисс Бертон, что меня сейчас вырвет.
Как же, жди. Больше мне делать нечего.
Дэниэл должен сидеть впереди, слева, прямо перед Паримэлом…
Кто-то расставил сумки в проходе, и я постоянно натыкался на них в темноте. Казалось, я никогда не дойду. Я услышал вопль Бернарда:
— Всего меня облевала, ты, сволочь!
Будь я на его месте, я бы ее и не так обласкал.
Кайли молчала: ее опять тошнило.
Так, кто это там сидит рядом с Брайаном Смитом? Сандра Майклз? Ничего себе! Брайан Смит рядом с девчонкой! А я-то всегда думал, что он мог бы стать крутым парнем. Ему бы только набрать в весе. Если бы это было нормальным — сидеть с девчонками, я бы сел с Май Сисей. Но это не принято. По крайней мере, крутые парни с девчонками не сидят.
Я наступил на чью-то сумку и, кажется, что-то там раздавил. Кто-то схватил меня за руку:
— Послушай, Гарри…
— Да подожди ты, — отмахнулся я. — Я потерял…
Я хотел было сказать: «Я потерял Дэна», но не решился.
— Я ведь сходил в туалет, перед тем как мы поехали, — заныл Уильям Плам. — Честное слово, сходил. А сейчас опять хочу.
Я случайно толкнул Паримэла, он пролил «Фанту» прямо себе на брюки. И разревелся. Тьфу, девчонка! Я даже извиняться не стал.
Дэниэл должен был сидеть прямо перед Паримэлом. Но его там не было.
По спине побежали мурашки. По рукам, вниз, от плеч к пальцам, скользнул холодок. В глазах потемнело. Сердце бешено заколотилось. А Уильям Плам все ныл над ухом.
— Сдвинь ноги покрепче, — посоветовал кто-то ему. — И жуй язык. Это помогает. Правда.
Я сделал еще несколько шагов и вздохнул с облегчением. Дэниэл сидел на переднем сиденье, один, обнявшись со своей сумкой.
— Не волнуйся, Биффо, — бормотал он, — все обойдется.
Никогда я не был так рад его видеть. Но решил не подавать виду, просто сел рядом и сказал:
— Здравствуй, здравствуй, друг ушастый. Не в курсе, что случилось?
Кто бы сомневался, что Дэну известна причина суматохи.
— Адриан Махуни пропал, — сказал он. — Сначала думали, что он в автобусе, потом решили, что, наверное, его тут нет, а теперь точно знают, что его тут нет.
— Но ведь…
— Понимаешь, Гарри, — перебил меня Дэн, — мистер Болтай думает, что посчитал Джейсона два раза.
Учителя вечно путали Адриана и Джейсона. Оба были голубоглазые и светловолосые, оба любили кататься на скейтборде и постоянно спорили о том, кто лучше всех играет в сборной Англии по футболу.
Мисс Супер, наша классная, называла их «близнецами Махуни». Только они вовсе и не были родственниками. У Джейсона и фамилия-то совсем другая — Смит.
Все наперебой стали спорить, куда мог подеваться Махуни.
— Он ушел с какими-то дядей и тетей, — без конца твердила какая-то козявка, одноклассница Дэна.
— Он, наверное, сумку забыл и вернулся, — предположил Уильям Плам, ерзая на сиденье.
А водитель ничего не сказал. Он и не подозревал ничего. А чего ему? Врубил плеер на всю катушку, воткнул наушники в уши и и насвистывал себе какую-то мелодию.
Мне казалось, это просто глупо — ехать под дождем по дороге домой, в то время как Адриан один… там, в Леголенде. Но взрослые нас не спрашивают; если тебе чуть больше девяти, твое мнение их вообще не интересует.
Водитель запел очень громко. Все бы ничего, только вот фальшивил он ужасно.
— И все… парам-пам-пам… у нас получится…
Если бы он только слышал себя, умер бы от стыда.