— Si, patron, [82] — последовал быстрый ответ.
Грязными пальцами, неуклюжими, как лопата, крестьянин вытащил мешочек из кармана и передал его через завитки сигаретного дыма хозяину по имени Патрисио.
Разноцветные кусочки глины, обработанные костяные обломки и черный камень с глубокими насечками высыпались на мягкую ладонь Патрисио.
Хозяин молча рассматривал сокровища крестьянина.
— Мусор какой-то, — сказал его сын Эрнесто.
Карлос втиснул пистолет обратно в предательскую кобуру и ударил крестьянина по голове, компенсируя досаду.
— Я думал, он нашел что-то ценное, — сказал он.
Молодые люди закурили.
— Где ты нашел это? — спросил патрон спустя некоторое время.
Крестьянин, заслонив глаза от солнца, указал вверх на холм.
— Там есть пещера.
— Зачем ты полез в пещеру?
— Я искал змей.
Крестьянин был напуган. Речь его была невнятной.
— Змеи, я убиваю змей и продаю кожу.
— А также съедаешь мясо. Да? — спросил патрон. Крестьянин кивнул. — Что еще ты нашел в пещере, сеньор Змеелов?
— Там было очень темно. Я нашел это, там были и другие вещи, но они слишком большие, и я не смог их унести. У меня с собой только маленький фонарь. Я испугался. Это ваша земля, простите. Возьмите это… это подарок.
Эрнесто смял сигарету и сказал:
— Vamos. [83] Хочу в джакузи.
Лошадь Карлоса послушно сделала два шага по направлению к тропинке.
— Подожди, — приказал хозяин. — Ты отведешь нас в пещеру, Змеелов?
— Как пожелаете, хозяин. Это недалеко.
— Черт, Papi, — заныл Эрнесто. — Зачем нам тащиться в эту вонючую пещеру? Мы можем скупить все музеи, набитые точно таким же барахлом, если тебе этого так хочется.
— Заткнись, — резко ответил хозяин. — Это следы материальной культуры индейцев. Камень был обработан человеком, он, может быть, доисторический. Это наша земля, это наше наследие — и твое тоже, студент. Сколько поколений жизнь нашей семьи была лучше, чем жизнь нашего друга Змеелова? Совсем немного.
Он отпустил стрелка.
— Карлос, отправляйся назад и передай повару, чтобы задержал обед, может, на час.
Крестьянину он сказал:
— Змеелов, мы с сыном пойдем с тобой.
Карлос развернул свою великолепную чалую лошадь и уехал.
Они привязали лошадей к кустам и около двадцати минут взбирались вверх по холму. Крестьянин шел легко, потертая шерстяная ruana, [84] служившая ему верхней одеждой и одеялом одновременно, развевалась за его спиной.
Когда-то здесь выращивали кофе, но нынче большей частью это была поросшая кустарником плодородная красная земля вулканического происхождения, невспаханная и заброшенная. Отец с сыном изо всех сил старались не отставать. Когда наконец они достигли вершины холма и, пошатываясь, вышли на почти плоскую поляну с большим тенистым красным деревом, крестьянин уже ждал их.
— Вот и пришли.
— Слава тебе, Господи, за эти небольшие милости, — сказал его сын. Он промокнул лоб шелковым платком.
— Я не вижу пещеры… — начал было отец, но замолчал, увидев, что свисает с дерева.
Змеелов сбросил свою шляпу. Сутулость, раболепие крестьянина, а также его провинциальный акцент исчезли. Он превратился в незнакомца с резким голосом, который вел себя, как хозяин. Только мертвый взгляд остался прежним.
— Кто ты? — спокойно спросил Патрисио Кабальеро.
— Я же говорил тебе. Я ловлю змей.
Мой испанский был резче. Я отказался от мелодичных интонаций и более мягко произносимых гласных. Моя речь больше не походила на испанский язык бедняка с Анд, это был грубый язык, в котором безошибочно узнавался карибский акцент. Я был дома.
— Иногда мне кажется, что я — судья. Главный судья. Я ждал тебя, неделями ждал. Если бы ты не появился сегодня, ты пришел бы завтра. Может, это произошло бы где-нибудь еще, но мы бы обязательно встретились. Я долго ждал. Что для меня еще одна неделя, еще один день?
— Papi, что происходит?
— Заткнись, Эрнесто.
Кабальеро отдышался. Он потянулся в карман рубашки за новой сигарой.
— Тебя, наверное, как-то зовут? Как твое имя, фамилия, сеньор Змеелов?
— Имя — неважно. Но я хочу, чтобы ты знал, кто я. Это важно. Когда-то я был законником в Майами.
— Ты что, из наркополиции? Или сам по себе? Может, истребитель вредителей за вознаграждение? Ковбой, который пришел, чтобы похитить нас, запихнуть в самолет? Ты действительно вообразил, что такое возможно?
Улыбка крестьянина не поднималась выше его пустых глаз.
— О нет, не так изящно.
— Papi, я его знаю! Я знаю, кто он такой, — в страхе и волнении лепетал юноша. — Он тот вор-полицейский, который убил Педро и украл наши деньги. Ты помнишь? Около двух лет назад Сантьяго убил его семью, но денег мы так и не увидели. Ты должен его помнить!
Хозяин замер. Он тихо спросил:
— Ты убил моего брата Педро?
— Да.
— А мы убили твою жену и детей. Я помню.
Сигарный дым тяжело повис в неподвижном горном воздухе.
— Да он сумасшедший. Loco! [85] — заорал его сын. — Когда остальные копы приехали, то увидели, как он голый катается по земле. Loco! Ты ненормальный, — снова выпалил Эрнесто Кабальеро, брызжа слюной.
Крестьянин не пошевелился.
— Ты сумасшедший, Змеелов? — спросил Патрисио Кабальеро.
— Сумасшедший.
Я подумал об этом, чертя в пыли полукруг носком сандалии.
— Это не так плохо. Безумие придает свою ясность. Да, будем считать, что так и есть. Я псих.
Отец показал жестом на красное дерево.
— Это произведение искусства безумца? Или запугивание? А может, бутафория? Напоминание о том, что может произойти, если мы не уйдем тихо? Мы уйдем тихо. Но ты никогда не покинешь эту страну живым, полагаю, ты это знаешь. Ты встал на тропу самоубийцы.
Я пожал плечами.
— Я не настолько безумен, чтобы беспокоиться об этом. Это виселица. Виселица, на которой все кончится.