Ее заплаканные родственники послушной толпой прибыли из Чили, и кому из них пришло бы в голову осмотреть тело, так красиво убранное ко времени их прибытия?
Она выглядела спокойной. Как ожидалось, именно так и сказали ее родственники. Слово «вскрытие» никто не произнес. Если честно, меня тошнило от этого фарса, но я продолжал в нем участвовать.
Проблема не в правде, друг мой. И не в справедливости. Главное — защитить папу, защитить церковь. Сам Треди поступил бы по-другому, я уверен. Но иногда правда оказывается невероятной, а в ложь бывает легче поверить. Главное свое обязательство Треди дал церкви. В конце концов он хоть и неохотно, но уступил.
Это был маленький пистолет. Приглушенный хлопок был слышен только возле первых рядов бизнес-класса, где сидели пожилые прелаты, которые могли принять услышанный звук за хлопок пробки очередной бутылки шампанского.
В салоне папы, потрясенный, я несколько секунд молился. Затем занялся более нужными вещами: быстро перекрыл вход к папе и стоял в проходе один, пока мертвенно-бледный, с остановившимся взглядом Диего Альтамирано собирал остатки разума, чтобы наконец прийти мне на помощь.
— Его святейшество в порядке, все хорошо, — соврал я на трех языках уставившейся на меня группе бортпроводников и клерикалов. — Журналистке стало плохо, больше ничего не произошло. Его святейшество оказывает помощь. Врач сейчас подойдет.
Руссо, глава безопасности Ватикана, стремительно прошел вперед в сопровождении Джордано, врача папы, и Амато, его пресс-секретаря. Пока они охали, ахали и осмысляли произошедшее, я присел рядом с Треди.
Его глаза были закрыты. Папа был мертвенно-бледен.
— Ты видел что-нибудь?
Он покачал головой.
— Ничего. Они как будто обнялись на несколько секунд, и все. А потом раздался выстрел. За что, Господи Боже, за что?
Не следовало папе стоять на коленях возле еще теплого трупа с огнестрельной раной в груди. На кайме его сутаны виднелось красное пятнышко, но, кроме как от вина, ему взяться было неоткуда: кровь из раны Марии наружу не вытекала.
— Ваше святейшество, — официально и убедительно попросил я, — пожалуйста, подождите немного в своей спальне, пока мы не разберемся с этим несчастным случаем.
Он ушел, и мы приступили. Руки врача быстро ощупали тело, признаков жизни не обнаружили, но нашли смертельную рану и суетливо задвигались. В шоке врач открыл рот и, вытаращив глаза, посмотрел на меня. Я поднял руку, призывая к тишине и скрытности.
Все молчали, казалось, прошло много времени. Я считал пресс-секретаря тряпкой, но он меня удивил. Покусав свой тонкий ус, Амато соврал:
— Боюсь, у нее тяжелое кровоизлияние, не так ли, доктор? Нам нужны носилки.
— Этим займутся мои люди. Нет нужды беспокоить экипаж. До посадки всего несколько минут, — спокойно произнес Руссо.
Как только самолет приземлился, Марию отнесли в карету скорой помощи и под вой сирен умчали в реанимацию католической клиники, где она, к сожалению, несколько часов спустя скончалась, когда ее коллеги и ватиканские шишки молились в больничной часовне за ее выздоровление.
Такова была официальная версия. Если вы пожелаете подвергнуть ее сомнению, то найдете подробное подтверждение случившегося в свидетельстве о смерти и в протоколе о проведенном расследовании — и то, и другое пресс-бюро Ватикана сделало доступным для журналистов. Свидетельские показания, включая показания брата Пола, были такими честными и убедительными, что коронер не нашел причины опрашивать еще и Его святейшество, которого все равно не было рядом, когда несчастную женщину хватил удар.
— У нее был здоровый мозг. То есть Мария была спортсменкой, сильной, здоровой, молодой, — проницательно заметила Тилли.
— Подобное иногда случается со спортсменами. Ватикан нашел целый полк врачей, которые это подтвердили.
— Чушь. Просто она заигрывала с офицером из службы безопасности Ватикана, с одним из тех итальянских жеребчиков, которых так и хочется целовать и обнимать. Они стояли вдвоем в крошечной приемной перед салоном папы. Шлепок, легкое прикосновение, одно за другим — и бац, каким-то образом его пистолет выстрелил. Так все и было на самом деле. Так ведь?
Тилли прижала мои руки к шезлонгу и вплотную приблизила свое лицо к моему. Сомнений нет, она хорошая журналистка. Только что она пересказала запасную версию, подготовленную Амато, пресс-секретарем.
— Это подлинная история. Скажи мне, что это правда. Ты же там был?
Она укусила меня за щеку.
— Ты не упустишь случая все разнюхать!
— Ты знаешь, я появился там уже после того, как ее хватил удар.
Расскажу ей самую малость.
— Мария была без сознания. Я помогал тащить носилки, вот и вся правда. А остальное… нет никакой тайны. Извини.
— Гм, почему-то я тебе не верю.
Она слезла с меня и встала, потянув меня за собой.
— А в тех краях, откуда я родом, есть особый способ расправы над лжецами.
Лютеру я рассказал правду. Врачи уже выпустили его из больницы, и ему с каждым днем становилось все лучше. Его направили в одно место высоко в горах, которое Треди хотел переделать в элитный университет для обучения священников. Лютер должен был там учиться, размышлять, гулять столько, сколько потребуется, и вернуться здоровым, чтобы затем его рукоположили по всем правилам. На мой взгляд, это выглядело путешествием в рай, кроме той части, где говорилось о рукоположении.
Я рассказал Лютеру то, что говорил папе и горстке «своих» из Ватикана, также знавших правду.
— Мы все слышали, что Мария была недовольна Треди; папа, по ее мнению, замарал идеальный католический мир, разрушил старые традиции и уничтожил истинных защитников веры, таких как «Ключи». Лютер, она все время жаловалась, но мне ее жалобы казались чем-то вроде досады игроков в адрес тренера. Мне и в голову не приходило, что она может быть опасной. Кто бы мог подумать…
Лютер задумчиво произнес:
— И все-таки, Пол, она была странной. Слишком замкнутая. Что-то было в ней, что ждало своего часа. Странно, я мог бы поклясться, что это секс; возможно, там был кто-то еще.
— Секс? Не думаю, что ей так уж нравились мужчины. Хотя…
Я вспомнил ее легкие прикосновения в самолете.
Гуляя по старому Риму, мы по молчаливой договоренности зашли в пиццерию, где знакомый нам мастер своего дела колдовал с хрустящим тестом, острым томатным соусом, моццареллой и анчоусами. Мы съели по два кусочка, и, пока Лютер допивал пиво, я задал волновавший меня вопрос:
— В ту ночь, когда в тебя стреляли… Стрелком не могла быть Мария?
Он сделал большой глоток и неторопливо выдохнул.
— Я думал об этом. Но я не уверен. Я помню лицо под козырьком красной кепки, оно было молодое, лицо, которое мне знакомо или которое я должен помнить. Женщина, спрятавшая волосы под кепку? Возможно…