Пытаюсь представить, как кто-то спускает сюда Микки. Если она была без сознания, то ее можно было опустить вниз и пронести по карнизу. Если же находилась в сознании, то напугалась и с ней трудно было управиться. Еще одна мысль приходит мне в голову. Где найти лучший способ избавиться от улик? Река унесла бы тело, а крысы не оставили бы от него и следа.
Я вздрагиваю и отгоняю эту мысль.
В похищении должны были участвовать не меньше двух человек, проведших потрясающую подготовительную работу. И кто-то должен был вернуть на место решетку и прикрыть ее мешками со стройматериалами.
Одежда липнет к телу, зубы стучат. В отличие от экспедиции с Кротом, к этому путешествию я не был готов. Это была глупая идея. Нужно вернуться назад.
Впереди карниз внезапно обрывается, потом продолжается снова. Четыре фута обвалились в воду. Даже со здоровой ногой я вряд ли мог бы рассчитывать на удачный прыжок.
Опустившись на колени, я пытаюсь на ощупь определить, можно ли двигаться дальше. Рука проваливается в пустоту – впереди в стене отверстие два фута высотой и примерно такой же ширины. Очевидно, это канал, отводящий воду из реки, один из источников, которые питают канализацию.
Прижимаясь спиной к стене, я медленно сползаю с карниза в реку и, оказавшись по грудь в ледяной воде, поворачиваюсь к боковому отверстию. Взяв фонарик в зубы, я втаскиваю тело в эту дыру и ползу вперед. Мне в лицо смотрит темнота.
К коленям и локтям прилипает грязь. Черт занес меня сюда! Я кажусь самому себе слепым червяком, которые прорывают ход под землей. Проклятия и стоны принадлежат мне, но, отдаваясь от стен, звучат откуда-то спереди, и чудится, что там кто-то есть… и он выжидает.
Через пятнадцать футов канал начинает уходить вниз более круто. Мои руки скользят, и я падаю лицом в воду. К счастью, фонарик после этого купания продолжает работать.
Все более крутой спуск и стремительное течение не позволяют мне остановиться. Если тоннель сузится, я окажусь в ловушке. Спина трется о потолок, кажется, он стал ниже, и вода прибывает. Или же у меня начинается паранойя.
Руки снова теряют опору, и я падаю вперед, барахтаясь в грязи, извиваюсь и пытаюсь остановиться, но не могу. Ногам не за что зацепиться. Меня подбрасывает на каком-то возвышении, а потом я чувствую, что куда-то падаю. Приземлившись в липкую грязь, по запаху безошибочно определяю, что это канализация. Меня тошнит.
Глаза залепила густая грязь. Я соскребаю ее, пытаясь хотя что-нибудь разглядеть, но тьма вокруг непроницаема. Фонарик потерян, и искать его бесполезно – он все равно испорчен.
Я сажусь и проверяю, не сломал ли себе чего во время падения. Руки дрожат от холода, пальцев я вообще не чувствую. Из отверстия над головой течет вода. Пора отсюда выбираться.
Сосредоточившись, я пытаюсь прикинуть, где нахожусь относительно Долфин-мэншн. Часов мне не видно, и поэтому я не знаю, как долго пробыл под землей. Карниз был узким, и я двигался медленно. Возможно, я прошел всего несколько сотен ярдов. Я чувствовал вибрацию от движения транспорта, вероятно проходя под дорогой. Однако, сколько я ни прислушиваюсь теперь, до меня не доносится ни звука. И вдруг я ощущаю кожей щеки что-то вроде легкого ветерка.
Встав слишком резко, я ударяюсь головой о потолок. Больше так не делай! Согнувшись, я шарю руками по кирпичной стене, нащупывая путь, как слепой, периодически останавливаясь и ожидая нового дуновения. Но рассудок издевается надо мной. То мне кажется, что ветерок окончательно стих, то наоборот – что он дует с другой стороны.
Я чувствую, как постепенно мною овладевает отчаяние. Быть может, мне стоит повернуть назад. В темноте я могу угодить в какую-нибудь дыру, из которой мне в жизни не выбраться.
И вдруг впереди мерцает свет. Это похоже на сказку, но в центре тоннеля светится призрачная голограмма. Я вхожу в нее и поднимаю голову. Через квадратную решетку на верху шахты виднеется небо. Края решетки не совсем ровные, так как она засыпана землей. Я вижу футбольные бутсы, щитки и грязные коленки. За игрой наблюдает группа школьников и учителей. Кто-то кричит: «Поднажми!», кто-то орет: «Офсайд!»
Поблизости от люка одинокий школьник читает книгу.
– Помогите!
Он начинает растерянно озираться.
– Я внизу!
Он смотрит через решетку.
– Помогите мне выбраться.
Он падает на колени и приближает лицо к решетке.
– Эй! Что вы там делаете?
– Я полицейский.
Я знаю, что это не ответ на его вопрос, но этих слов оказывается достаточно. Мальчик идет за учителем. Я слышу голос:
– Сэр, там кто-то в люке. Думаю, он застрял.
Над решеткой склоняется другое лицо, на этот раз старше и ответственнее.
– Что вы там делаете?
– Пытаюсь выбраться.
Новые лица склоняются над люком. О матче все, кажется, забыли. Большинство игроков толпятся у решетки, чтобы посмотреть на «того парня, который застрял в трубе».
Из машины приносят лом. От краев люка отгребают почву.
Наконец решетка поднята, вниз тянутся сильные руки. Я оказываюсь посреди английской осени, щурясь на свету и стирая с лица следы своего пребывания в канализации.
Из намокшего кармана я добываю последние капсулы морфина. Словно по волшебству, боль уходит, а на меня накатывают чувства. Обычно мне не нравится это состояние. Эти сентиментальность, слезливость, размягченность только и годятся что для поцелуев после секса и встречи одноклубников по регби, но – знаете что? – я обожаю этих ребят. Только посмотрите: на них клубные шарфы, и они гоняют мяч по полю. Такие милые. Даже разрешают мне принять душ в раздевалке, а кто-то дает мне рубашку, спортивные штаны и кроссовки. Теперь я похож на пенсионера, собравшегося совершить пробежку.
Вызван профессор, который находит меня в раздевалке. Он сразу же подходит ко мне как к пациенту, берет обеими руками мое лицо и оттягивает мне веки.
– Сколько вы приняли?
– Последние две.
– Боже мой!
– Нет, все прекрасно, в самом деле. Послушайте. Я был внизу… в реке. Как же мы это упустили три года назад!
– О чем вы говорите?
– Я знаю, как ее забрали из Долфин-мэншн. Она спустилась вниз через нору – как Алиса в Страну чудес.
Я знаю, что порю бессмыслицу, но Джо терпеливо слушает. Наконец я рассказываю ему все, но он почему-то не воодушевляется, а злится. Он называет меня глупым, упертым, неосмотрительным и импульсивным, но перед каждым утверждением сообщает мне о «своем глубоком уважении». Меня еще никогда не ругали так вежливо.
Я смотрю на часы. Почти одиннадцать. В полдень я должен быть в суде.
– Мы успеем.
– Только сначала мне нужно кое-куда заехать.