– Там что, больше не осталось пончиков?
В глазах Бенедикта вспыхнул алчный огонек, и он набросился на коробку. Я проглотила еще две таблетки аспирина, запив остатком кофе, а затем мне ничего не оставалось, как долить себе бурды из нашего кофейного автомата. Когда я вернулась, Харб уже отпраздновал героическую победу над эклером и теперь сосредоточенно углубился в письма, которые мы вынесли из комнаты Терезы Меткаф. Я села, вытянула свою ногу и, в свою очередь, набросилась на ее ежедневник.
Это был типичный ежедневник, с расписанием намечаемых дел. На каждое число отводилась отдельная страничка. В начале располагалась телефонная книжка, которая была большей частью пуста, за исключением нескольких не маркированных телефонных номеров, которые предстояло проверить.
Двигаясь страница за страницей, я наткнулась на много пометок, записей и размеченных по датам дел, в том числе ее отмененную свадьбу. Тут были предварительные встречи и договоренности с поставщиками провизии, булочниками, флористами, фотографами и т. д. Опять-таки всех этих людей требовалось повидать и опросить.
Каждую неделю она заносила туда свое текущее рабочее расписание, которое, впрочем, было примерно одним и тем же. Дни рождения – Элизы и Джонни Тэшинга – были помечены заранее. Были там записаны также два визита к стоматологу и один к врачу, но не к покойному доктору Бустеру. Она также записывала даты своих предстоящих свиданий с Джонни Тэшингом, которые внезапно обрывались 29 апреля, когда рядом с его именем она написала слово «Свинья!» и подчеркнула.
Также в апреле были отмечены две встречи с кем-то по имени Гарри. Просто имя и время: шесть часов в обоих случаях. Один раз встреча была 12-го числа, и другой – 28-го. Ничего больше о Гарри, равно как и о Джонни, не было, вплоть до самого конца.
Я позвонила Элизе и спросила ее, слышала ли она о ком-нибудь по имени Гарри, который был как-то связан с апрелем. Она сказала, что нет.
– В письмах есть какие-нибудь упоминания о Гарри? – спросила я Бенедикта.
– Не-а. Зато у ее бывшего дружка настоящий талант к романтическим излияниям. «Твои груди, словно два шарика мороженого, и мне хочется их слизать».
– Разве это не из Шекспира?
– Угу. «Король Лир».
– Он производит впечатление психа?
– Не больше, чем обычный парень, в котором перехлестывают гормоны, и он думает только о том, чтобы переспать с девушкой. Он постоянно повторяет: «Я тебя люблю», и, похоже, искренне. Большинство этих писем еще с тех времен, когда они только начали встречаться. Они были вместе несколько лет.
Я отложила в сторону ежедневник и зарылась в погашенные счета. Их была большая пачка, начиная с 1994 года. К счастью, они были разложены в хронологическом порядке.
За последние несколько месяцев не было ничего необычного. Квартплата, газ, телефон, электричество, счета за провизию, одежду – все, что обычно оплачивают люди. Затем, когда я обратным порядком добралась до апреля, появилось кое-что необычное.
Она выписала два чека, по сотне долларов каждый, человеку по имени Гарри Макглейд.
Я нахмурилась и показала их Бенедикту.
– Звучит вроде знакомо. Коп?
Я кивнула:
– Бывший. Сейчас частный сыщик.
– Ты его знаешь?
Я снова кивнула, продолжая хмуриться. Я не сталкивалась с Макглейдом последние пятнадцать лет. Что очень украсило эти годы.
– Получается, что Тереза его наняла. Хотелось бы знать, для чего, – сказал Бенедикт.
– Мой ум просто теряется в догадках. Не представляю, как кто-либо мог нанять Гарри для чего-либо.
– Что-нибудь связанное с ее бойфрендом?
Я пожала плечами. К сожалению, существовал только один способ это узнать.
– Ладно, поеду, нанесу ему визит, – вздохнула я. – А ты не желаешь встретиться с бойфрендом?
– Почему бы и нет. Ты уверена, что не хочешь объединить их и привести обоих сюда?
– Я бы предпочла встретиться с Макглейдом один на один.
– Я чую здесь какую-то историю, Джек, о которой ты умалчиваешь.
– Скажем так: это не самый любимый мой персонаж. Что, пожалуй, было самым сдержанным моим высказыванием за всю жизнь.
Аспирин не очень-то помогал моей ноге, и во время своего рейда к Макглейду я чувствовала каждую выпуклость и трещину на дороге. Звонок в телефонную компанию подтвердил, что его адрес тот же самый, что и пятнадцать лет назад, когда я рассорилась с ним.
Он жил в Гайд-парке, рядом с Музеем науки и промышленности и Чикагским университетом. Гайд-парк на самом деле вовсе не был парком, а скопищем многоквартирных домов среди магазинчиков и универмагов, чем-то вроде жилого района.
Я припарковалась рядом с его домом, как всегда, перед пожарным гидрантом. Группа подростков, околачивающихся на улице, идентифицировала меня как копа и ретировалась, пока я старалась выбраться из машины. Полагаю, что просто как представитель власти я представляла жалкое зрелище. Отыскав нужную кнопку домофона, я нажала один раз и стала ждать, наполовину надеясь, что его нет дома.
– Приют любви Гарри, – последовал ответ. – Вы продаете или покупаете?
– Рты затыкаю! Лейтенант Джек Дэниелс, отдел особо тяжких. Открой дверь, Макглейд.
– А волшебное слово?
– Сейчас же!
– Не пойдет. Попробуй еще раз.
– Открой мне дверь.
Зуммер зажужжал, но только на секунду. К тому моменту, как моя рука достигла дверной ручки, замок опять закрылся.
– Макглейд…
– Когда это ты стала лейтенантом, Джеки?
Гарри был единственным, кто называл меня Джеки.
– В девяностых. А теперь либо ты впускаешь меня, либо я простреливаю замок, после чего арестовываю тебя за порчу имущества.
Он открыл, но, как и в первый раз, на тысячную долю секунды. Однако на сей раз я была к этому готова и, потянув дверь на себя, открыла ее.
Холл был тускло освещен, ковер на полу вытерт, отопление едва работало. Я увидела, как вдоль стены быстро пробежал таракан и скрылся среди лохмотьев облупившейся краски.
Гарри жил на пятом этаже, и поскольку я не захватила с собой трость, то выбрала лифт. Когда добралась до его квартиры, дверь была уже открыта. Он стоял посредине маленькой, тесной комнаты, натягивая на себя пару розовых широких трусов на резинке.
– Обычно-то я одеваюсь гораздо позже, – сообщил он, – но не хотел, чтобы ты чего такого вообразила.
Он выглядел именно таким, каким я его запомнила. Разве что постарел. И малость растолстел. Но на голове была все та же неухоженная скирда каштановых волос, на лице – все та же трехдневная щетина и те же самые прищуренные, поблескивающие глазки, которые словно постоянно посмеивались над тобой.