То был дивный послеполуденный час депутатского офиса, когда босс принимался ворковать — и, значит, можно было не ждать ничего страшного. Офисная челядь ходила на цыпочках, дышала украдкой, подслушивая, как божью волю, мельчайшие позывы, исходящие из начальственного мозга.
Кто мог подозревать, что сейчас этот мозг пронзит белая сигнальная ракета бешенства?
Отдадим должное выдержке и хладнокровию Шимкевича — он только один раз воскликнул: «Оп-па!» и дважды: «Мать твою!..» Ну еще опрокинул свой письменный стол, расколов на две части малахитовую столешницу. Он даже не сию секунду кинулся вышибать дух из Немченко, но сначала попил горячего чаю со сладкими всхлипами: «Ох краса-авец!», сделал нежный контрольный звонок: «Скоренько заеду на минуточку», провел инструктаж для своих быков, и уже в седьмом часу вечера Колин джип, тяжелый, как бронетранспортер, вкатился на улицу Рокоссовского.
Ирина ходила по дому в растерянности, полуголая. Она полдня выбирала вечерний туалет для ресторана, но Сергей Юрьевич возвратился домой с пугающе пасмурным лицом и закрылся у себя в комнате, ни слова не говоря. Ей сразу неловко стало за свои маленькие мысли: так и не решила, какое белье подойдет под гипюровое платье, прозрачное, как вода, накрытая узором из веточек.
Когда в дверь позвонили, муж крикнул из-за двери: «Открой — это ко мне!», и последующие минуты ужаса были отсрочены морокой со скользким рукавом халата, обнаженная левая рука все никак не попадала в пройму, в то время как одетая правая уже сдвигала язычок замка. Они чуть не растоптали ее, вломившись, отшвырнули потной ударной волной — четыре быка в спортивной униформе. Замыкающим, будто погонщик за стадом, влетел Шимкевич:
— Где он??
Впрочем, никого не интересовал ее ответ. В пять секунд квартира превратилась в территорию захвата, а из комнаты Немченко прорезался крик, обрывающий внутренности. Так визжит раздавленная автомобилем еще живая собака. Ирина кинулась на этот звук, но была отброшена ударом двери:
— Пошла вон, сучка!
Она успела увидеть Сергея Юрьевича, ничком распластанного под ногами гостей. Из-под его живота растекалась неровная лужица мочи.
Оглохшая от страха Ирина пятилась и почему-то все повторяла: «сучка, сучка». В доме отчетливо пахло смертью.
Между тем Шимкевич в тот вечер не склонен был к мокрым последствиям. Его резонно занимал только один вопрос: каким образом его, Колины, деньги, посланные губернатору с покойным уборщиком Суриным, попали в руки Немченко?
— Откуда денежка? — ласковым тоном допытывался Коля, попинывая Сергея Юрьевича острой туфлей по лицу. — Кто тебе дал?
Мысленно погибший Немченко вдруг почуял спасительный шанс. И то, как он назвал фамилию Безукладников и пресловутую улицу Кондукторскую — тихо-тихо, почти шепотом, с боязливой оглядкой на дверь, за которой находилась Ирина, — заставило Шимкевича насторожиться. Более того, Колю озарила догадка, что здесь он без толку расходует время и ударные силы. Потому что, видимо, настоящий скрытый враг, если не вражеский штаб, дислоцируется там, на Кондукторской…
Устремляясь к выходу, Шимкевич опять столкнулся с дрожащей полуодетой Ириной, чуть не сбил ее с ног — и вот тут, за время короткой тишины, произошло то, о чем потом Безукладников поведал мне морщась, как от сердечной боли, но так и не смог внятно растолковать, и я теперь в меру своего разумения пытаюсь разглядеть причину случившегося. А случилось то, что Ирина очень скоро сделалась женщиной Шимкевича, его полной физической собственностью, причем без малейших мужских усилий с его стороны.
Я могу только представить первобытную, темную покорность в ее глазах, готовность подчиниться силе насильника, и, кажется, в этом чувстве была некая тошнотворная сладость.
— Позвонишь, — сказал Шимкевич, отводя взгляд и вытягивая из кармана визитную карточку.
Она сидела, рыдая, больше часа на краю ванны, мотала растрепанной головой, как полоумная, а потом позвонила Шимкевичу и сказала глухим, треснувшим голосом: «Я твоя сучка».
Вот какой утренний телефонный разговор довелось выслушать полковнику Стефанову по долгу службы.
Очевидно, странноватый диалог двух бывших супругов не был самым захватывающим звуковым «документом» в полковничьей коллекции. Но именно эта прослушка фактически перевернула судьбу Стефанова и довела его до таких поступков, о которых стефановские коллеги в погонах всегда с пафосным отвращением говорили: «Измена Родине». И с восхищением присовокупляли два-три нецензурных слова.
Паузы в разговоре иногда были настолько тихи, что полковник начинал сомневаться в исправности аппаратуры.
— Ирина, это я. Не удивляйся.
— Как ты меня нашел?
— Так… Случайно.
— Не звони сюда больше.
— Ирина, девочка моя, зачем ты сидишь на этой даче? Зачем ты его ждешь?
— Откуда ты знаешь? Следишь за мной?
— Я не слежу. Я прошу тебя — возвращайся! Прошу тебя. У нас теперь есть деньги, сколько угодно.
— Ты что, занялся бизнесом?
— Могу заняться, если тебе так нравится… Давай я за тобой сейчас приеду?
— Сюда не пустят. Здесь охрана.
(Пауза.)
— Саша, я, наверно, сошла с ума. Но я уже не могу без этого человека.
— Ты хоть знаешь, с кем связалась? Он бандит. Реальный убийца. Он людей заказывает.
— Что ты несешь?!
— Сейчас, например, готовит покушение на губернатора.
(Пауза.)
— Откуда ты это взял?
— Тебе я скажу. Хотя ты все равно не поверишь. В общем, я могу теперь узнавать все, что мне нужно. В любой момент.
— Прямо все-все?
— Абсолютно.
— Откуда?
— Просто само в голову приходит.
(Долгая пауза.)
— Саш, ты, наверно, тоже с ума сошел?
— Ну хорошо. Спроси меня что угодно! Что тебя сейчас интересует больше всего?
(Пауза.)
— Меня интересует, когда он приедет. Когда он сюда приедет?
— Завтра вечером.
— А сегодня??
— Только завтра. И знаешь… Он тебя снова будет мучить, заставлять унижаться. Он тобой обзавелся, как домашним животным… Тебе этого хочется?
— Мне этого хочется.
(Долгая пауза.)
— Ирина, можно я задам глупый вопрос? Я, конечно, не ангел. Тебе трудно со мной было. Но я, правда, не понимаю — чем он так хорош для тебя?
— Ты серьезно спрашиваешь?
— Я серьезно. Что он может такого, на что я не способен?
— Саша, прости. Я тебе скажу. Он меня может изнасиловать. А ты — нет.