Book.

Как метеорологу, мне известно, что наш остров распо­ложен в особой зоне океана, которую окружают теплые морские течения. Этот факт объясняет многое. Напри­мер, обилие наземной растительности, задержку первых снегопадов, время для которых уже давно настало, а так­же появление этих существ. Если бы они обитали во всех морях и океанах, человечество сохранило бы историчес­кие сведения о них в своих летописях: дело бы не обош­лось одними легендами. Однажды я прочел, что в крови рыб, обитающих в полярных широтах, содержатся веще­ства, противодействующие замораживанию. Возможно, у нее тоже есть что-то подобное в крови – это бы объяс­нило ее синий цвет. Если это предположение неверно, то как объяснить тот факт, что существа, живущие в холод­ных глубинах океана, не имеют толстого слоя подкожно­го жира? У нее мускулы классической статуи, гладкая ко­жа с зеленым отливом, как у саламандры. Представьте себе лесную нимфу в змеином наряде. Соски грудей – как черные крошечные пуговки. Я попытался положить карандаш под ее грудь, но он упал на землю: кажется, невидимые нити поднимают ее бюст кверху. С такими яб­локами Ньютону не удалось бы создать свою знамени­тую теорию. Поневоле вспомнишь французов, которые утверждают, что совершенная грудь должна умещаться в бокале для шампанского. Мышцы ее тела говорят о здоровье и энергии – корсеты здесь ни к чему. Таз бале­рины и плоский, невероятно плоский, живот. Ягодицы тверже островного гранита. Кожа на лице ничем не отли­чается от покровов других частей тела, в то время как у людей по коже щек невозможно судить о прочих участ­ках тела. Под мышками, на голове и лобке не видно ни следа корней волос. Бедра – чудо стройности – соединя­ются с туловищем так гармонично, что никакому скульп­тору не дано воспроизвести это совершенство. Что каса­ется лица, у нее египетский профиль. Тонкий и острый нос контрастирует со сферичностью головы и глаз. Лоб поднимается плавно, словно мыс над морем, никакому римскому профилю с ним не сравниться. Шея будто сри­сована с портрета утонченной девушки, созданного сред­невековым художником.

Я отвел ее в темный угол. Безмозглое существо дро­жало от страха: так корове не дано понять, что делает с ней ветеринар. Я зажег свечку и стал приближать ее к глазам животины, а потом удалять от них. Яркий свет заставляет зрачки сужаться, они превращаются в узкие щелочки, как у кошки. Наблюдая это, я невольно почув­ствовал волнение: ее глаза, скорее круглые, чем оваль­ные, подобны волшебным синим зеркалам. В них отсве­ты янтаря. Глазное яблоко словно капля ртути. Я вдруг увидел там себя самого: я смотрел на нее, а получалось, что на самого себя. Мне захотелось прекратить опыт. Когда человек видит свое отражение в глазах чудовища, он испытывает головокружение. Кому-то это может по­казаться смешным. Однако пусть меня судит лишь тот, кто когда-нибудь пережил подобный опыт.

Невозможно безразлично наблюдать за ней. Стоит до нее дотронуться, как интерес исследователя вдруг исчеза­ет. Едва коснувшись, рука отдергивается, точно от удара током. Один из наших основных инстинктов говорит о том, что прикосновение связано с теплом: холодных тел нет. Но ее температура ранит меня и причиняет боль. Она напоминает холод трупа, который уже покинула жизнь.

25 февраля.

Они появились. Их много. Обычно наша порция бое­припасов составляет шесть патронов, а сегодня мы ис­тратили восемь.

26 февраля.

Вместе с Батисом мы истратили девятнадцать патронов.

27 февраля.

Тридцать три.

28 февраля.

Тридцать семь.

1 марта – 16 марта.

Я слишком занят борьбой за свою жизнь, чтобы вес­ти записи. А о том, что я мог бы описать, лучше не со­хранять воспоминаний.

18 марта.

Штурмы постепенно становятся не такими яростны­ми. Сегодня я довольно долго осматривал со стороны леса маяк и наш балкон. Батиса мое занятие заинтересо­вало, и он присоединился ко мне, не говоря ни слова. Мы стояли рядом, плечом к плечу. Мои мысли занима­ло одно: я хотел увидеть маяк таким, каким видят его чу­дища, попытаться войти в тайники мозга этих крово­жадных существ, чтобы понять, каким они видят меня. Спустя некоторое время Батис сказал:

– Ну, что ж, похоже, никаких изъянов в нашей оборо­не нет.

И ушел.

20 марта – 21 марта.

Они наблюдают за нами, но не нападают. Сначала это вызывало во мне тревогу, но позднее она сменилась простым любопытством. Обычно мы видим лишь мель­кание теней. Иногда их можно различить между деревь­ями или на морском берегу. Когда луч маяка падает на одно из чудищ, оно тут же исчезает.

Ночь постепенно расширяет свои границы. Сейчас в нашем распоряжении только три часа света. Осталь­ное время – владения ночи. Не успевая появиться, солн­це уже прощается с нами. Как выразить на бумаге весь ужас, который овладевает нами в этот момент? Даже в обычных условиях пребывание на острове само по се­бе могло бы означать для человека исключительный и страшный опыт. Присутствие чудовищ переносит этот эксперимент за пределы разумного. Может пока­заться невероятным, но порой промежутки между штурмами кажутся мне страшнее, чем сами штурмы. Внутри маяка, среди теней, отбрасываемых керосиновы­ми лампами, мы слушаем смешанный шум ветра, дождя и волн и ждем рассвета. Мы ждем его и ждем, не ведая, что наступит скорее: новый день или смерть. Никогда бы не подумал, что ад похож на такую заурядную вещь, как часы без стрелок.

Конец марта.

Неожиданно обнаружил, что Батис умеет играть в шахматы. Незначительный факт становится остров­ком цивилизации в море безумия. Три партии. Две ни­чьи и одна победа. Стоит ли писать о том, кто ее себе присвоил?

4 апреля.

Полдень. Мы играли в шахматы. Ночью на нас напа­дали шесть раз, волны атак сменяли друг друга. Я стре­лял так яростно, что затвор винтовки становился горя­чим. На сей раз это вызвано необходимостью, и Батис не ругался за безрассудную трату патронов.

8 апреля.

Я пытаюсь разыгрывать дебюты в романтическом ключе, но мои ходы разбиваются о защиту Каффа. В этом смысле он очень ловок. Он рокируется, и моя ата­ка теряет силу. Человек действует в жизни подобно то­му, как двигает фигуры на доске, тут нечего добавить. В каждом ходе видна сущность батисового или каффового – как вам больше понравится – характера.

Чудища кричали сегодня за пределами круга, кото­рый очерчивает прожектор, во тьме. Словно стервятни­ки, дерущиеся за добычу. Потом они двинулись было к маяку, но их строй рассыпался еще до того, как мы вы­стрелили. Во всем этом есть какая-то тайна. Самое ужас­ное, что поведение чудовищ не поддается никакой логи­ке. Оно непредсказуемо.

10 апреля – 22 апреля.

Я размышлял о мотивах, которые привели меня на ос­тров. Мне хотелось найти покой пустоты. Но вместо тишины открылся ад, полный чудищ. Какие новые значения должны предстать перед моими глазами? Как правиль­но истолковать происходящее, следуя логике моего опеку­на? Я часто вспоминаю его. Но сколько ни задаю себе во­просы, сколько ни пытаюсь найти на них ответы, прихожу лишь к одному страшному и неопровержимому выводу: это чудовища, чудовища и еще раз чудовища. И нечего тут выдумывать, нечего искать, нечего объяс­нять.