«Астма? Тот мальчишка в музее…»
– Нет.
Пен поймал Норта на слове и сказал, что скоро вернется, а потом ушел в дальнюю комнату.
Норт ждал. Слышался знакомый звук – кто-то снял трубку и набирал номер на кнопочном телефоне. Вскоре донеслись слова на родном языке Пена.
Удовлетворившись этим, Норт повернулся к Портеру:
– У меня был ингалятор с альбутеролом…
Портер покачал головой:
– Альбутерол действует по-другому. Эфедрин, находящийся в вашей крови, является эликсиром из ма-хуанга.
Норт почувствовал себя неуютно от таких слов.
– Я не знаю, как еще его назвать. Он делает то, что должен делать эликсир: продлевает жизнь.
– Как действует этот эфедрин?
Портер объяснил без обиняков:
– Он схож с адреналином: в больших дозах вызывает беспокойство, даже психоз. Ветераны, вернувшиеся с войны во Вьетнаме, могли бы вам сказать, что он является спусковым механизмом для насилия и неконтролируемых воспоминаний. Однако вам ни к чему их расспрашивать.
Нет, ни к чему.
«Как он там называл это тогда?»
– Это как абреакция?
Портер согласился.
– Это две стороны одной монеты, искусственно стимулированного восстановления памяти. Все, что их разделяет,– это степень интенсивности.
«Степень интенсивности».
Все равно воспоминания не несли ничего хорошего. Там был лишь ужас, тьма и извращения.
– Тогда должно быть что-то, при помощи чего я могу это прекратить.
Портер мысленно оценил такую возможность.
– Пропанодол может по меньшей мере ослабить действие эфедрина. Однако я не знаю, удастся ли вам убедить врача выписать его вам. Кажется, у вас его продают под названием «индерал». Это…
– Это бета-блокатор.
Норт хорошо это знал. Его отец принимал индерал как средство от сердечной болезни.
«Папа».
Норт смотрел на бушующую за окном грозу и пытался понять смысл событий. Вода потоками неслась по тротуарам. Решение было однозначным.
– Ген хотел, чтобы я вспомнил.
Портер, похоже, сочувствовал Норту.
– Да, хотел.
– А что он хотел, чтобы я вспомнил?
– Кто вы такой.
Пен вернулся из задней комнаты как раз вовремя, чтобы вставить свое замечание:
– А равным образом он мог хотеть, чтобы вы забыли.
«Интересно, как давно он нас подслушивал?»
Портера это замечание заинтересовало.
– Я не понимаю.
– Нашелся кое-кто, кому знаком этот список. У него есть клиент, который время от времени навещал его под разными предлогами. Ему нужны были разные препараты, которые не следовало вносить в записи. Говорил, что полагает, будто этот состав может вывести воспоминания, как выводят синяк.
«Как синяк?»
– Зачем бы это делать?
– Затем, чтобы после продолжительной процедуры они были стерты и осталась бы «табула раса» – чистая доска.
Норт заметил, что Пен вертит в пальцах клочок бумаги. Он протянул руку, однако аптекарь сначала хотел убедиться, что сделка все еще в силе. Норт неохотно согласился.
– Сейчас придут люди из биотехнологической компании. Я советую вам поспешить.
Норт не стал задавать вопросов по поводу этого совета. Просмотрев написанное на клочке бумаги, он быстрым шагом вышел за дверь. Имя и адрес принадлежали другому аптекарю, проживавшему всего в нескольких кварталах отсюда.
15.40
Норт быстрым шагом шел сквозь серую дождевую завесу, и Портер старался от него не отставать. Асфальт под ногами был твердым, но его поверхность казалась скользкой и ненадежной.
– Это определенно должно объяснять, почему Ген потерял контроль над собой в музее, вам не кажется? – рассуждал на ходу Портер.– Если он был подвергнут воздействию того же самого эликсира – вихрь воспоминаний в один миг, а в следующий – все напрочь утекает.
Норт вытянул руку, чтобы проложить путь сквозь мокрую толпу, плотно сгрудившуюся на тротуаре.
– Мне не нужно гадать. Мне нужно найти его.
Портер проталкивался вперед, работая локтями и коленями. Норт уже опередил его. Как только в толпе появлялись просветы, он переходил почти на бег, по его застывшему лицу стекали дождевые капли.
– Когда я работал врачом в клинике и был на несколько лет моложе, чем вы сейчас, мне пришлось наблюдать за одним из моих пациентов, страдавшим от прогрессирующей болезни Альцгеймера. Его воспоминания словно что-то разъедало изнутри.
Норт сверился с запиской и без предупреждения сменил направление движения.
– Каждый день я с трудом заставлял себя приходить на работу – так мне его было жалко. Я читал ему утренние газеты, проверял его состояние, давал ему таблетки, которые никому еще не приносили пользы, и в полном ужасе смотрел, как болезнь по ниточке распускает полотно его разума, словно дешевый свитер.
– Печально слышать.
Портер поравнялся с Нортом.
– Этот человек забыл собственных детей – медленно, по одному. Память о прожитой жизни размывалась год за годом, пока не исчезли все его достижения и трагедии. Пока он однажды не проснулся, даже не зная, кто смотрит на него из зеркала. Он дышал, он спал, он ел. Но без своих воспоминаний он был никем. Он был машиной без применения. Память – это сердцевина того, чем мы являемся.
Норт понимал эту боль и понимал ее ценность.
– Иногда,– промолвил он,– забвение – это благо.
– Когда-то я думал так же. Теперь я в этом не столь уверен.
Норт жестом указал, что им следует пересечь улицу. Однако дорожное движение и не думало замедлиться согласно их требованиям. Грязь летела из-под колес мчавшихся мимо автомобилей, словно брызги черной слюны.
– Надо перебежать.
– Что хорошего в том, чтобы забыть?
«Разве это не очевидно?»
– Потому что это делает нас свободными.
– Свобода – это другой вопрос. Мы свободны – в чем именно? Свободны делать то, что хотим?
– Да. Когда нас не преследуют и не держат взаперти.
– Так вы не связаны судьбой?
Машины проносились мимо. Лицо Норта было неподвижным. Вопрос не подлежал обсуждению.
– Я могу делать все, что угодно,– все, что хочу.
Он уловил просвет в дорожном движении и выскочил на дорогу, автомобили ответили недовольными гудками. Портер старался не отставать.