Умако, выхаркав ведро крови, перешел на шепот. Бормотал о том, как ему холодно, как все в голове идет кругом, что-то о принцессе… «Моя принцесса… все кружится, кружится… голова идет кругом… знаете, даже приятно…»
Кагуя, которая не очень интересовалась слухами, сидела в своей комнате и грызла сладкие орехи. Когда Умако испустил дух, она как раз перешла к пирожным из бобового теста, подставив голову под гребешок в руках одной из служанок.
Все должности великого министра перешли к Эмиси, сыну почившего. Он организовал грандиозные похороны, для подтверждения своего авторитета приказал обезглавить лекарей, допустивших кончину главы дома Сога. Головы казненных выставили вялиться на солнце и гнить под дождем, а новый министр заспешил к принцессе Кагуя. Он собирался устроить этой дряни хорошенькую взбучку, но как только ее увидел, сразу забыл о своих намерениях.
– Принцесса… Вы неподражаемы, вы великолепны… Но вы не милосердны. По вашей вине погиб мой отец.
– Как! По моей вине? Вы собираетесь меня побить?
– Что вы, как можно, вы так прекрасны, коснуться вас было бы преступлением. Но история с песнью ласточки…
– Какая история? Какой ласточки?
– Э-э, не притворяйтесь, вы прекрасно знаете. Вы потребовали у моего отца песню ласточки, и он…
– Песню ласточки! Да зачем она мне? Мой голос прекраснее пения любых птиц. Вот еще глупости. Оставьте меня в покое!
За Умако вскоре последовала и императрица. Через месяц после кончины великого министра советники заметили, что монархиня передвигается с большим трудом. Что еще хуже, они заметили также проявления старческого слабоумия.
– Соловей и азалии… О чем вы?
– Ваше величество, письмо императора Тан.
– А, да, конечно… Ох, как устала… Пойду-ка вздремну, с вашего позволения…
Под одеялами она проводила по пятнадцать часов. Если к ней заявлялся по срочному вопросу какой-либо министр, она отсылала его прочь и строго приказывала приходить в отведенные часы.
– Уж за полдень перевалило, – ворчал министр. – Когда, по ее мнению, наступают «отведенные часы»?
Все чаще вспоминала она принца Умаядо, звала его и искала в своих покоях.
– Принц! Где ты, шалунишка? Где же он прячется от мамочки, обожаемый мой негодник…
– Ваше величество, принц изволили умереть вот уж шесть лет тому…
– Ну, пригласите ко мне этого великого путаника Умако.
– Умако тоже покойник, ваше величество. Вы изволили запамятовать…
– Ох, смешной вы… Вас послушать, так все покойники. Хороший вкус – ив чем угодно найдешь что-то приятное. Вот этот плафон… помнится, его какой-то китаец расписывал… Он что, по-вашему, тоже умер?
Министры, принцы и советники собрались для обсуждения ситуации, но не пришли к единому решению. Иные, во главе с принцем Ямасиро, говорили об одержимости демонами и призывали прибегнуть к помощи жрецов-синтоистов для изгнания нечистой силы. Другие, объединившиеся вокруг принца Тамура, считали, что эти ностальгические провалы в поведении императрицы можно излечить при помощи регулярного введения в организм завезенных с континента настоев.
Принцы, оба дальние родственники императрицы, решили действовать, не откладывая дела в долгий ящик. Первым в покоях императрицы появился Тамура со свертками сушеных трав. Он приказал двум слугам вскипятить воду, другим двум – приготовить все для чая. Когда приготовления завершились, принц Тамура велел доложить о себе. Он приблизился к императрице на цыпочках и забормотал еле слышно, как будто боясь разбудить стаю огнедышащих драконов:
– Ваше величество…
– М-м-м… Кто здесь?
– Это я, ваше величество, принц…
– О, наконец-то ты явился, шалунишка.
– Извините? – выпучил глаза принц Тамура.
– Умаядо, дорогой, где ты бродил? Мамочка тебя искала весь день, так беспокоилась…
– Сказать по правде, это мы о вас беспокоимся, ваше величество. Вот здесь у меня очень полезные…
– Потом, потом. У меня для тебя новость. Я собираюсь объявить двору о моем наследнике. Знаешь, кто он?
– Э-э-э…
– Ты, мой дорогой! Ты мой наследник.
– Я?
– Да, мой Умаядо. Ты этого заслуживаешь.
– Даже не знаю, ваше величество… Что ж, я уважаю вашу волю и с удовольствием взойду на престол.
– О, малыш мой. Иди сюда, мамочка даст тебе сисю.
И императрица извлекла на свет свою изуродованную возрастом грудь. При виде этой части высочайшего тела Тамура почувствовал слабость в коленках и, пролепетав какое-то оправдание, кинулся вон.
Чуть позже его сменил принц Ямасиро, сопровождаемый священником-синтоистом.
– Ваше величество, я принц…
– О, дорогой мой малыш, шалунишка, как я рада…
– Извините?
– Не волнуйся, престол твой. Ты мой наследник.
– Я? Взаправду? – И он резво обернулся к священнику. – Ты слышал? Мне нужен свидетель.
Священник бесстрастно кивнул, и принц Ямасиро поволок его за собой, возвещая радостную новость всем встречным и с удовлетворением фиксируя взглядом их почтительные поклоны. Тамура, услышав о таком обороте дела, бросился искать соперника.
– Негодяй! – закричал он, столкнувшись с Ямасиро. – Узурпатор, проходимец! Как ты посмел? Знай, что императрица провозгласила меня своим наследником!
– Бредишь, папуля! Она назначила меня, и к тому же в присутствии свидетеля.
– Засунь своих свидетелей себе в… Престол мой!
– Нет, мой!
– Мо-о-о-о-ой!
Свара разгоралась, а императрица между тем тихо преставилась со счастливой улыбкой на губах. Погребальная церемония, во время которой усопшая получила посмертное имя Суйко, прошла без инцидентов, но все заметили, с какой ненавистью глядели друг на друга принцы-соперники.
Те, кто не знаком с буддийской традицией, возможно, не подозревают о существовании мононокэ, злых духов темных лесных чащоб, пещер и гротов, ночей и сумерек. Мононокэ не упускают случая поиздеваться над смертными. Народ обычно полагает, что эта нежить держится темных уголков, но буддийские священники разъяснили, что злые духи существуют повсюду, куда не падает взгляд человека. Если ты что-то потерял, где-то заблудился или приключилась с тобой какая-то беда, значит, не обошлось без мононокэ.