Парламентская демократия живет с двухсотлетним опозданием, ненавидит Маркса и игнорирует Фрейда как в смысле медицинском, так и в политическом. Она похваляется своей оптимальностью, но понадобилось столетие войн и революций, чтобы она утвердилась в Европе. Игнорируя срок, в течение которого утверждалась у них эта рожденная на их собственной почве политическая система, они спешат насадить ее у нас без задержек и без возражений.
Некоторые у нас с ними согласны. Это относится к Накаэ. Не обходится без натяжек и ментальной акробатики. Понимая необходимость национального резонанса для чуждой идеи, Накаэ выбрал для ее прививки буддизм. По Накаэ, японский буддизм способствует развитию свободы личности. Эта идея не нова. В XIII веке монах Ниширен допустил возможность посредством волеизъявления высвободить свою карму в одно бытие, завершив инфернальный цикл перевоплощений.
Следует помнить, однако, что Ниширен представлял экстремальную точку зрения, что его секта не была ни единственной, ни влиятельной в масштабе страны. Традиционный буддизм придерживается принципа предшествующего многократного бытия, определяющего и сдерживающего наше существование, непротивления элементам, трудности изменения кармы – то есть весьма невысоко оценивает роль воли индивида и ее влияние на силы судьбы.
Не нужно особых усилий, чтобы увидеть, насколько несовместим буддизм с идеалом демократии. Люди рождаются свободными? Это невозможно, так как наше бытие определяется предыдущими жизнями. Равноправие? Тогда невозможно почитание предков. Более того, придется отрицать божественные основы императорской власти и признать императора таким же гражданином, как и все остальные.
Для нас, японцев, воспитанных на буддистских ценностях и приученных почитать императора, не может быть ничего более абсурдного, чем понятие индивидуальной свободы. Как, впрочем, и для Запада, если судить по событиям прошлого и настоящего. Но в отличие от Запада для нас это понятие еще и чуждое, и поэтому нам нужно долго объяснять, что же это такое. Мы лучше знакомы с учениями Чжу Дина и Шоана, с прискорбными циклами бытия, с традицией уважения предков и с фаталистическим приятием обстоятельств.
Великий Будда неустанно повторял, что жизнь есть страдание. Мудр тот, кто смиряется перед ударами судьбы, кто не ищет легких путей, кто преодолевает непреодолимое и приемлет неприемлемое. Праздные и неспособные адепты парламентской демократии мечтают о легкой жизни, лишенной тягот, о расслабленности. Несмотря на несбыточность этих мечтаний, им предается в настоящее время значительная часть нашей нации.
Накаэ, разумеется, имел право защищать свои идеи. Он имел право соблазниться мощью иностранных военных кораблей, подходивших к нашим берегам и угрожавших нашим торговым путям. Всегда и в любой стране мира найдутся люди боязливые, наивные или амбициозные, которые поддадутся подобным соблазнам. Иными словами, он имел право быть слабым. Однако, пытаясь обосновать свое обращение к западным идеалам извращением буддизма, пытаясь склонить к слабости всю нацию, он совершил тяжкое, непростительное преступление против Японской империи. Я бы питал уважение к Накаэ, если бы он имел мужество признать несовместимость идей и просто выбрал бы лагерь. Но Накаэ спутал права и обязанности. Он смешал жанры, он посягнул на личность императора и, таким образом, на всю страну.
Накаэ не только предал родину. Он распространил эту заразу, он заинтересовал ею многих видных представителей нации. Один из них занимает сейчас пост премьер-министра и может привести страну к новым унижениям. В императорской Японии не место предателям. Их следует удалять беспощадно и без промедления».
_______
«Многоуважаемый Курт», «Многоуважаемый Алан…». Так Хитоси всегда начинал свои письма, и мамаша Сога, не упускавшая возможности бросить через плечо сына беглый взгляд на листок бумаги, начала удивляться.
– У тебя друзья среди белых?
– Они, видишь ли, не просто белые, – застеснялся Хитоси. – Они логики, как и я.
Мамаша Сога вернулась из больницы с новыми морщинами, но бодрости не растеряла – все время в лавке, у печей-духовок, то и дело снимая пробу продукции, иногда выскакивая на улицу, чтобы завлечь клиентов. Торговля шла не столь бойко, как прежде, появились конкуренты. Павильон крупной сети кондитерских с центральным магазином на Гиндза.
– Глянь-ка, три тонны крема! – возмущалась мамаша Сога. – Откуда? Из холодильников, знамо дело. Какая уж тут свежесть! Мои пирожные всегда свежие, всегда легкие, всегда дышат… а расходятся хуже. Чем ты это объяснишь, ученый?
– Нечего тут объяснять, сворачивай торговлю и уходи на отдых. Денег у тебя достаточно, до конца дней хватит.
– Ни за что! Я не какая-нибудь развалина. К тому же это лавка твоего отца, не забывай. Буду работать, пока ноги держат. А хромаю я, чтоб покупателей разжалобить.
– Мать, тебе скоро семьдесят. Врачи сколько раз говорили, что пора кончать работу! Пора, пора…
Иногда мамаша Сога жалела, что послала сына учиться. Ей не хватало помощника в лавке, преемника традиции. Но она тут же спохватывалась, напоминая себе, что жизнь простого лавочника нельзя сравнить с той жизнью, которую ведет ее сын, общаясь с влиятельными людьми, даже вон с белыми, тьфу на них. А хандра у нее из-за проклятых конкурентов. Ишь выставили свое бельмо через два дома от нее!
– Посмотри на них! Надеются, что я скоро ноги протяну. Не дождутся!
Хитоси понимал, что мать его не уймется. Не в ее характере. Уходя, он предложил прихватить несколько пирожных.
– Угощу детишек. Лучшая реклама! – заверил он.
Мамаша Сога с удовольствием согласилась. Умные у него идеи! Всегда что-то новое выдумает.
Но с идеями у ее сына как раз что-то не ладилось. Помогала переписка с Тьюрингом и Гёделем, из которой он узнавал много полезного. Они обрисовывали в своих письмах суть своих и чужих последних достижений, с готовностью отвечали на его вопросы, привычно подшучивали над фон Нойманом. Тьюринг благодарил Хитоси за идею «мыслительной машины», которую молодой английский гений плодотворно развивал.
Хитоси эта переписка нравилась не только как источник информации, но и как свежее веяние из непривычного мира. Он неизменно завершал свои послания приглашениями посетить Токио, приурочив визит к фестивалю в Сога, в начале апреля, когда цветут вишни. Наилучшее время, чтобы оценить красоту страны, ее спокойную гармонию.
– Убили! Премьера убили! Супруга Сога ворвалась в комнату мужа, зажав в руке мятую газету.
– Хитоси, если б ты предвидел…
– Да, да, уже знаю, успокойся.
– Успокойся? Успокойся! Премьер-министр мертв, а директор банка захвачен, заложник!
– Банка? Какого банка?
– Нашего! Банка папы, дедушки, семьи! Мицубиси в плену
– О-о-о, идиоты! Я же их предупреждал…
– Твоя работа! Эта твоя поджигательская статья – прямой призыв к убийству. До чего ты опустился, нашептывать грязные идеи грязным солдафонам!