— Вопрос на миллион долларов. Держу пари: пресса устроит сладкий разнос, если обнаружит это дело, — а она ведь обнаружит.
— Нужно предотвратить такой поворот событий любой ценой.
— Я стараюсь. Само собою, отдел убийств уже весь на коне.
— Отзовите их. Их вмешательство не слишком полезно. К тому же они путаются под ногами.
— Не получится. Расследование тут обязательно.
Секунд десять Пендергаст сидел молча, раздумывая. Наконец заговорил снова:
— Вы проверили доктора Пула?
— Еще нет.
— Если отделу убийств необходимо чем-то заняться, пусть займется этим. Они без труда выяснят, что доктор Пул — фальшивка.
— Вы знаете, кто он?
— Я предпочел бы пока не гадать понапрасну. С моей стороны было так глупо не предположить чего-нибудь в этом роде. Я полагал, что в «Маунт-Мёрси» Констанс в идеальной безопасности. Глупейший просчет, причем уже не первый.
— Может, она вовсе и не в опасности. Скажем, влюбилась в доктора, голову потеряла да и сбежала с ним… — Д’Агоста смущенно замолчал, не договорив.
— Винсент, я уже говорил вам: она не убежала. Ее похитили.
— Похитили?
— Да. Несомненно, это работа эрзац-доктора Пула. Пожалуйста, сохраните это в тайне от прессы и не дайте отделу убийств замутить воду.
— Сделаю, что смогу.
— Спасибо.
Пендергаст надавил на газ. Взбивая фонтаны снежной пыли, машина помчалась по обледенелой улице, направляясь в аэропорт.
Пендергаст спешил в Нью-Йорк.
Нью-Йорк
Нед Беттертон стоял у входа в гавань на Семьдесят девятой улице, глядя на сборище яхт, ботов, катеров и баркасов, слегка покачивающихся на зыби в спокойных водах Гудзона. Нед был одет в единственный привезенный с собою пиджак — синий блейзер, на шею повязал кричаще яркий платок, на голову нахлобучил белую шапку с козырьком. Еще не было шести часов, но солнце уже садилось за частокол домов Нью-Джерси.
Сунув руки в карманы, Нед глядел на пришвартованную чуть поодаль от пирса яхту, к которой подъехал вчера выслеженный немец. Впечатляющая посудина: трехпалубная, сверкающая белизной, с тремя рядами иллюминаторов тонированного стекла. Длиной — сотня футов с лишним. На борту никого не видать.
Отпуск Беттертона кончился, звонки с «Эзервилльской пчелы» делались все настойчивей и грознее. Старик пришел в ярость. Ну да, самому пришлось писать о церковных сборищах и прочей ерунде. И черт с ним, старым брюзгой. Вот оно, горячее, свежее, — эта яхта. Она — пропуск Неда Беттертона в большую журналистику.
М-да, а эта Коринна Свенсон отчехвостила его на славу. «И ты зовешь себя репортером? Ты расследуешь? Да ты свою задницу при свете дня обеими руками не отыщешь!»
Нед покраснел, вспоминая. Отчасти из-за головомойки он и вернулся к гавани. Знал: так или иначе, Пендергаст круто замешан в деле с убийством, и не как официально расследующий.
На эту идею Беттертона натолкнул синий блейзер. Нед знал: для яхтсменов с пришвартованных рядом яхт нормально заходить друг к дружке в гости, выпить по рюмочке, а то и просто нанести визит вежливости. Всего-то нужно изобразить яхтсмена, проникнуть на борт, присмотреться как следует ко всему заслуживающему внимания. Но осторожность нужно соблюдать крайнюю: эти наркоторговцы очень скверный народ.
Быстро обнаружилось, что даже зайти на территорию гавани непросто. Ее окружала сетчатая изгородь, у закрытых ворот стояла сторожка охраны, и отнюдь не пустующая. На воротах висела здоровенный знак: «Вход посторонним только по приглашению». Да уж, из гавани прямо веяло большими деньгами. Богатеи закрылись от плебса.
Беттертон осмотрел изгородь, тянущуюся вдоль берега. Она уходила в кусты. Беттертон огляделся — не наблюдает ли кто? — и шмыгнул в заросли. Протолкался сквозь ветки, и вот оно, долгожданное: небольшая дыра у земли.
Он протиснулся за изгородь, встал, отряхнулся, поправил кепку, расправил блейзер и пошел вдоль берега, держась вблизи кустов. Пройдя ярдов пятьдесят, увидел ангар для яхт, пирсы и причалы. Осмотрел себя придирчиво, поправил костюм и, набравшись духу, покинул прикрытие.
Проворно спустившись к дорожке над пирсом, Беттертон лениво, вальяжно зашагал по ней — прогуливающийся скучающий яхтсмен. Местный докер возился на причале рядом с ангаром.
У размеченных мест причала были пришвартованы несколько дюжин шлюпок, ялов и катеров.
— Добрый вечер! — поздоровался Беттертон.
Докер глянул, поздоровался в ответ и снова занялся работой.
— Я интересуюсь, не отвезете ли меня на вон ту яхту? — спросил Беттертон, вытягивая двадцатку из кармана и кивая в сторону белой яхты, пришвартованной в полукилометре.
Докер встал. Посмотрел на купюру, затем на Беттертона.
— На «Фергельтунг»?
— Да. И пожалуйста, подождите там, чтобы отвезти меня обратно. Я пробуду на борту минут пять, максимум десять.
— По какому делу?
— Визит вежливости одного яхтсмена к другому. Удивительная яхта этот «Фергельтунг». Хочу свою сделать чем-то похожим. Моя вон там стоит, — он неопределенно махнул в сторону причалов.
— Ну раз так…
Из сумрака в ангаре выступил другой докер, лет тридцати пяти, с темно-рыжими блеклыми волосами и, вопреки ноябрю, густым загаром.
— Брэд, я его отвезу, — сказал он, окинув Неда пытливым взглядом.
— Ладно, Вик. Он твой.
— Вы подождете, пока я буду на борту? — спросил Беттертон.
Докер кивнул и указал на моторную лодку:
— Запрыгивайте!
Доктор Фелдер расхаживал у хрустальных окон офиса доктора Острома в больнице «Маунт-Мёрси». Он судорожно, мучительно вдохнул и посмотрел наружу, на бурые топи у воды, на гусиный клин, летящий на юг.
Что за день выдался! Страшный, кошмарный день. Явилась нью-йоркская полиция, перевернула все вверх дном, расспрашивала, переполошила пациентов, разграбила комнату Констанс. Ушли не все — оставили в больнице одного следить за обстановкой. Теперь он стоял у дверей в офис и вполголоса переговаривался с Остромом. Тот глянул искоса, заметил, что Фелдер на него смотрит, нахмурился, поджав губы, и отвернулся.
Одно хорошо: удалось пока скрыть произошедшее от прессы. Но лично Фелдеру это поможет не слишком. Гроза невдалеке. Уже звонил сам мэр, заявивший откровенно: если Констанс Грин не вернется в «Маунт-Мёрси» без шума и проблем для сопричастных организаций и лиц, доктору Фелдеру придется искать работу.
То, что побегу пособничал — а может, и устроил его — доктор Пул, не помогло. На бумагах о разрешении на выход за пределы больницы стояла подпись Фелдера.