В этот раз Питт был избавлен от необходимости посещать их — как и воровские «классы», где старики учили детей красть, получая от этого свою долю. Не нужны ему сегодня и те, кто зарабатывает на жизнь перешиванием старого тряпья: собирает поношенную одежду, половики и выброшенную обувь, распарывает их и шьет новые вещи для бедняков, которые не могут себе позволить лучшего. Даже самые ветхие ковры распускали на нитки, из которых вязали одежду — хоть что-нибудь, чтобы прикрыть тех, кто иначе остался бы голым.
Предметы из дома Йорка взял человек, обладавший не только хорошим вкусом, но и относительно грамотный. Значит, сбыть их он мог примерно такому же, как он. Некоторые предметы роскоши не годятся для владельцев ломбардов — на них ничего не заработаешь.
Питт шел обратно, поднимаясь от реки по паутине переулков к Мейфэр и Хановер-клоуз. Обычно каждый вор работает в своем районе. Проследить украденные вещи не получается, и поэтому лучше начать с местных воришек. Если это один из них, то слухи об ограблении должны были достичь тех, кто промышлял этим ремеслом. Если это дело рук чужака, кто-нибудь все равно знает. Полиция расследовала дело, и это не секрет. Но у преступного мира свои источники информации.
Добравшись до Мейфэр, Питт потратил еще полчаса, чтобы найти нужного человека — маленького, тощего, кривоногого мужчину неопределенного возраста по имени Уильям Винселл, известного также как Горностай. Он сидел в самом темном углу таверны, пользовавшейся особенно дурной репутацией, и уныло смотрел на полпинты эля в грязной кружке.
Питт опустился на свободное место рядом с ним. Горностай с яростью посмотрел на него.
— Чё ты тут забыл, чертов лягаш? Или ты думышь, что мне будут доверять, ежли увидят в компании с таким, как ты? — Он посмотрел на жалкую одежду Питта. — Думышь, обрядилси в енто тряпье и никто тебя не узнает? От тибе все равно несет лягашом, твои чистые руки никогда не знали работы, а сапоги, — он даже не потрудился взглянуть на ноги Питта, — выглядят как чертовы баржи! Хочешь мине загубить?
— Я уже ухожу, — тихо сказал Питт. — Собираюсь пообедать в «Собаке и утке», примерно в миле отсюда. Может, составишь мне компанию, скажем, через полчасика? Я закажу стейк и горячий пудинг с почками; миссис Боулз их отлично готовит. И еще сладкий пудинг с изюмом и кремом. Возможно, пару стаканов сидра из Западных графств.
Горностай с усилием сглотнул.
— Вы жестокий человек, миста Питт. Мабудь, вы хотите, шобы старого пройдоху вздернули? — Ребром ладони он провел по шее под ухом, словно изображая петлю.
— Возможно, в конечном счете, — согласился Питт. — Но в данный момент — только информацию об ограблении. «Собака и утка», через полчаса. Приходи туда, Горностай, иначе мне придется найти тебя в другом месте, не таком приятном — и не таком приватном. — Он встал, опустил голову и, не оглядываясь, протиснулся между посетителями и вышел на улицу.
Тридцать пять минут спустя, когда Томас с кружкой сидра, яркого и прозрачного, как бабье лето, сидел в более приличном зале таверны «Собака и утка», появился Горностай; он подошел неуверенной походкой, провел пальцами по грязному воротнику, словно оттягивал его от шеи, и скользнул на лавку напротив инспектора. Потом несколько раз оглянулся, чтобы удостовериться, что знакомых лиц нет, только скучные и добропорядочные клерки и мелкие торговцы.
— Стейк и пудинг с почками? — Вопрос Питта был явно лишним.
— Сперва скажите, чё вам от мине нужно? — с подозрением спросил Горностай, однако ноздри его уже раздувались, втягивая аппетитные ароматы свежей, вкусной еды. Такое впечатление, что он насыщался одним запахом. — За кем охотитесь?
— За тем, кто три года назад ограбил дом в Хановер-клоуз, — ответил Питт и кивком головы подозвал хозяйку заведения.
Горностай резко повернулся, и его лицо исказилось от ярости.
— Кому енто ты там сигналишь? — прошипел он. — Хто эт?
— Хозяйка. — Питт вопросительно вскинул брови. — Есть будешь?
Горностай успокоился; серая кожа на его щеках слегка порозовела.
— Ограбление, три года назад, в Хановер-клоуз, — повторил Питт.
Горностай ухмыльнулся.
— Три года назад? А не поздненько опомнились? Дело-то прошлое… Чё взяли?
Томас подробно описал украденные предметы.
Губы Горностая скривились.
— Вам не нужен ентот слам! Вам нужен тот, кто кокнул чудака, который застал его!
— Не отказался бы, — признал Питт. — Но в первую очередь мне нужно доказать невиновность одного человека.
— Ну и дела! — усмехнулся Горностай. — Дружок, чё ли-ча?
— Есть хочешь? — улыбнулся Питт.
Появилась хозяйка с двумя дымящимися тарелками: высокие горки мяса, подлива, тонкие шкварки и зеленые овощи с краю. Подошла девушка с кувшином сидра, сладкого, как спелые яблоки. Глаза Горностая заблестели.
— Убийство вредит делу, — очень тихо сказал Питт. — Ограбление начинает дурно пахнуть.
— Провалиться мине на ентом месте! — Маленький человечек облизнул губы и улыбнулся. — Вы правы — лишнее енто дело и грубое. — Он с вожделением смотрел, как перед ним ставят тарелку, вдыхая соблазнительный аромат, а потом, цыкая зубом, стал наблюдать, как кружка до краев наполняется сидром.
— Что ты об этом знаешь, Горностай? — спросил Питт, прежде чем приступить к еде.
Светло-серые глаза Горностая широко раскрылись. Вероятно, когда-то они были красивыми — единственная привлекательная черта на маленьком сморщенном личике. Он набил рот едой и медленно жевал, перекатывая пищу языком.
— Ничё, — наконец произнес он. — То есь совсем, ежли вы кумекаете, о чем я. Обычно слухи доходють, если и не сразу, то через месяц или два. Или ежли он залег на дно, потому как малость облажался, то, мабудь, через год. Но ентот как сквозь землю провалилси…
— Если бы он залег на дно, ты бы знал? — не отступал Питт. «Залечь на дно» — это значит скрываться от полиции в каком-то укромном месте, но Горностай настаивал, что этот вор просто исчез.
Горностай снова набил рот и говорил, с трудом ворочая языком.
— А то! — презрительно фыркнул он. — Я знаю все харчевни, берлоги, хазы, малины и шалманы на несколько миль вокруг.
Питт понимал его. Речь шла о дешевых тавернах, убежищах, дешевых меблированных комнатах, притонах и пивных.
— И вот чё я вам скажу, — продолжал Горностай, с наслаждением прихлебывая сидр. — Он был новичком. Как мне грили, у него не было ни «вороны», ни «ужа», и только дурак может ломицца с улицы, как он сделал в ентом Хановер-клоуз. Все знают, черт возьми, что «бобби» проходит там каждые двадцать минут!
«Уж» — это худой или недоразвитый ребенок, который может протиснуться между прутьями решетки на окне и открыть дверь изнутри настоящему вору. «Вороной» называли человека, часто женщину, стоящего на стреме и предупреждавшего о приближении полиции или незнакомых людей. Констебль Лоутер уже сообщил, что вор не был профессионалом, но Питту было любопытно, что Горностай тоже об этом знает.