Министр окинул его взглядом, полным ледяной неприязни.
— Я считаю, вы, инспектор, должны искать подозреваемых за пределами правительства Ее Величества! — язвительно произнес он.
Питт остался невозмутим; их с министром антипатия была взаимной, только это служило слабым удовлетворением.
— Вы могли бы рассказать мне, каких взглядов придерживался сэр Локвуд на наиболее спорные вопросы, сэр? Например, на гомруль в Ирландии?
Министр в задумчивости выпятил нижнюю губу, его раздражение утихло.
— Полагаю, это могло бы иметь некоторое отношение к делу, только не непосредственно к бедняге Гамильтону, а ко всему правительству в целом. Данная тема всегда вызывает бурные эмоции. Он был за гомруль и честно и открыто говорил об этом. Хотя, если бы люди убивали друг друга из-за разногласий по ирландскому вопросу, улицы Лондона напоминали бы поле битвы при Ватерлоо.
— А что насчет других проблем, сэр? Реформа уголовного законодательства, законы о помощи неимущим, условия труда на производстве, расчистка трущоб, избирательное право для женщин?
— Что?
— Избирательное право для женщин, — повторил Питт.
— Господи боже мой, в нашем обществе, безусловно, есть кучка крикливых и обманутых женщин, не понимающих, где их выгода, но вряд ли они стали бы резать глотки мужчинам ради того, чтобы было услышано требование о расширении их прав!
— Вероятно, нет. Но каково было мнение сэра Локвуда?
Министр собирался пресечь обсуждение этой темы, но все же с неохотой признал, что такая версия имеет право на существование в той же степени, что и другие.
— Гамильтон не был реформатором, — ответил он. — Если только в самой скромной степени. Он был очень здравомыслящим человеком! Я не взял бы его в ЛПС, если бы не доверял его суждениям.
— А какова была его репутация в частной жизни?
— Безупречной. — На лице министра промелькнула быстрая, как молния, улыбка. — Я говорю это без всякой дипломатии. Он очень сильно любил свою жену, чрезвычайно достойную женщину, и был не из тех мужчин, что ищут… развлечений. Он не обладал умением делать комплименты и вести светские беседы, и я никогда не слышал, чтобы он восхищался другой женщиной.
После знакомства с Аметист Гамильтон Питту было нетрудно в это поверить. Да и Чарльз Вердан говорил то же самое.
— Чем больше я узнаю о нем, тем меньше вижу в нем человека, который мог разжечь в другом человеке настолько сильную ненависть, чтобы тот решился на убийство. — Томас не сильно обрадовался, когда в глазах министра, довольного тем, что их разговор принял иной оборот, промелькнуло удовлетворение.
— Тогда советую вам искать все возможные улики и проверить все известные нам политические группировки и агитаторов, — мрачно сказал министр. — Держите меня в курсе.
— Да, сэр. Спасибо.
— Хорошего вам дня. — Питт понял, что его больше не задерживают.
В палате общин все еще шло заседание, так что отслеживать вчерашний путь Гамильтона было еще рано. Инспектор замёрз и проголодался. За несколько часов сна, что ему удалось урвать, он так и не выспался, за весь день так ничего и не выяснил и сейчас знал не больше, чем в полдень, когда пришел в участок. Он решил вернуться на Боу-стрит, съесть сэндвич, выпить чашку чаю и выяснить, есть ли новости от констеблей, ищущих свидетелей.
Когда Томас вошел в участок, дежурный сержант доложил, что его хочет видеть сэр Гарнет Ройс, Д. П. [8]
— Проведи его в мой кабинет, — сказал Питт.
Он сомневался, что этот визит принесет пользу расследованию, однако понимал, что обязан из учтивости принять его. Чтобы освободить место для Ройса, если тот пожелает сесть, Томас снял со второго стула стопку бумаг и прошел к своему столу. Надежды на то, что есть новые сообщения и рапорты, не оправдались: на столе лежал перечень сделок с недвижимостью, которые провело агентство Вердана, а поверх него — записка от офицера, специализировавшегося на мошенничестве. В ней говорилось, что, насколько он смог определить, все сделки являются тем, чем кажутся; что по ним ничего не прослеживается, кроме того, что фирма очень активно ведет дела с жилой недвижимостью в нескольких вполне приличных окраинных районах.
В дверь постучали, и констебль впустил Гарнета Ройса. На нем было элегантное пальто с бархатным воротником, в руке он держал шелковый цилиндр. Мужчина выглядел очень импозантно на фоне скромного убранства кабинета.
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Питт. Его снедало любопытство.
— Добрый, инспектор. — Он положил шляпу на стол, но сесть отказался. — Я вижу, газетчики сделали из бедняги Локвуда сенсацию. — Во время разговора он нервно крутил сильными пальцами трость с серебряным набалдашником. — Этого и следовало ожидать. Очень огорчительно для семьи. Трудно вести дела, когда вокруг такая шумиха; какие-то бездельники слоняются вокруг дома, абсолютно чужие люди пытаются завязать знакомство… Отвратительно! На свет вылезает равно лучшее и худшее, что есть в людях. Вы же понимаете, как сильно я переживаю за сестру.
— Конечно, сэр. — Питт действительно понимал.
Ройс слегка наклонился вперед.
— Если бы это был какой-то случайный безумец, что кажется мне наиболее вероятным, каковы были бы ваши шансы схватить его? Ответьте мне честно, инспектор, как мужчина мужчине.
Томас внимательно посмотрел на него. Все в его чертах — широкие ноздри, высокие скулы, решительный рот и изогнутые брови — говорило о властности. В лице не было нежности, зато оно свидетельствовало о силе духа и уме этого человека.
— Отвечаю вам абсолютно честно, сэр: если у нас не появится никаких свидетелей и если этот человек больше ни на кого не нападет, то наши шансы невелики. С другой стороны, если это действительно сумасшедший, он будет и дальше вести себя подобным образом и привлекать к себе внимание — вот тогда мы и найдем его.
— Да. Да, конечно. — Сэр Гарнет сжал набалдашник. — Как я понимаю, у вас пока нет никаких идей?
— Именно так, сэр. Мы работаем над очевидными версиями: деловая конкуренция, политические противники.
— Локвуд был недостаточно важной фигурой, чтобы нажить себе врагов. — Ройс нахмурился. — Естественно, были те, кто лишался постов, потому что их занимал он, но это обычное дело. В общественной жизни через это проходит практически каждый.
— А были ли те, кто мог воспринять это особенно остро?
Ройс на мгновение задумался, роясь в памяти.
— Несколько лет назад Ханбери очень переживал из-за должности председателя парламентского комитета; кажется, он даже затаил обиду. А еще они спорили по поводу гомруля: Ханбери был категорически против него, а Локвуд — за. Он считал, что сильно ущемил самолюбие противоположной стороны. Только вряд ли кто-то пошел бы на преступление из-за этого.