– Специальный агент ФБР Томлинсон проверил факты, о которых я вам сообщил, пришел к выводу, что полиция действовала правильно, и согласился с решением закрыть это дело.
– Он все проверил? – уточнил Лоусон.
– Проверил, – кивнул Мэтьюз, – только он идиот, этот Томлинсон. Он верит бумажкам больше, чем живым людям. Погибшему брокеру было пятьдесят два года, и он не собирался умирать. Два года назад он вложил деньги в покупку большого дома для своей семьи в Атлантик-сити, решив перебраться туда и оставить свой дом старшей дочери. С рассрочкой выплаты в десять лет. И не дожидаясь конца этого срока, он переводит всю оставшуюся сумму долга и стреляется в этот день, когда наконец все формальности соблюдены и весь долг выплачен. Вы можете в такое поверить?
– Может, болезнь так на него подействовала? – спросил Дронго.
– Никакой болезни вообще не было, – дернул рукой Мэтьюз, – это было понятно с самого начала. Протокол вскрытия просто подделали. А самого брокера застрелили, выдав убийство за самоубийство. Или довели до самоубийства. Но наши кретины из полиции вместе с Томлинсоном поверили в эту сказку. А самое главное, что долг за дом был выплачен в день самоубийства брокера. И это уже не домыслы. Кто-то очень влиятельный и обеспеченный оплатил дом семье брокера. После чего тот и написал эту записку о своей болезни.
Мэтьюз выпил свой сок и жестом подозвал официанта:
– Принесите бутылку хорошего белого вина, – приказал он, только сначала покажите мне, что именно вы принесли.
Официант бросился выполнять его распоряжение.
– Вы уверены, что протокол вскрытия подделан? – уточнил Дронго.
– На сто процентов. Он был абсолютно здоровым человеком. И кто-то выплатил его долг за дом, составлявший более двух миллионов долларов, в день его «самоубийства». Вы видели таких самоубийц, господин эксперт? Или это такое своеобразное чувство долга перед своей семьей? Заплатить два миллиона долларов и убить самого себя, не позволив себе даже переехать в новый дом и порадоваться вместе со своей семьей! Это уже какая-то сверхглупость. Поэтому я уверен, что его смерть была насильственной. Можете в этом не сомневаться. Это доведение до самоубийства, что тоже является убийством по законам любой страны, тем более нашей.
– В таком случае нужно понять, кто был заинтересован в его смерти, – сказал Дронго.
– Для этого вы сюда и приехали, – напомнил Мэтьюз. – Я говорил с некоторыми своими друзьями и попросил их найти материалы дела. Вам выдадут копию решения суда, копию протокола вскрытия, копию самого дела, которое было закрыто. Поройтесь в нем. Я думаю, при желании там можно что-то накопать. Поищите, кто в последнее время входил в контакт с этим брокером и кому было выгодно его устранение. Все сделано очень умно и профессионально, наша уголовная шпана уже давно так не работает. Известные семьи мафии были в шестидесятые-семидесятые годы. Сейчас они превратились в жалкую тень своего былого величия. При современной технике и возможностях следствия мафиозные семьи кажутся дурацким анахронизмом прошлого века.
Официант принес бутылку вина, показал ее гостю. Тот достал очки, надел их, внимательно прочитал этикетку, затем сделал знак, разрешающий открыть бутылку. Официант откупорил бутылку и, подождав несколько секунд, налил немного вина в бокал Мэтьюза. Тот взял бокал, повертел в руках, принюхиваясь к аромату. Попробовал и удовлетворенно кивнул.
– Всем троим, – приказал он, даже не спрашивая, будут ли его собеседники пить или нет.
Официант разлил вино в бокалы. Мэтьюз поднял свой бокал. И ничего не сказав, выпил напиток маленькими глотками.
– И учтите, что дело закрыто, трупа уже нет, его кремировали и доказать практически ничего невозможно, – добавил он.
– А патологоанатом, который дал неправильное заключение, – спросил Дронго, – он еще в Нью-Йорке?
– Да. Профессор Рутенберг, – сообщил Мэтьюз, – светило нашей медицины. Заключение подписал лично.
– Никто не пытался с ним поговорить?
– Конечно, нет. Разве можно прийти к известному врачу, профессору и сказать ему, что он лжец, подделывающий документы?
– Нельзя, – согласился Дронго, – а как семья погибшего? Она тоже молчит?
– Два миллиона долларов, – напомнил Мэтьюз, – за такие деньги его родня и молчит. Иначе неминуемо всплывет вопрос: кто и почему за них заплатил, если со счетов брокера не было переведено ни одного доллара?
– Невозможно проследить, откуда пришли деньги?
– Наверное, можно. Но тогда нужно публично признать, что Томлинсон и его коллеги из полиции полные профаны. Даже зять погибшего, который тоже служит в полиции.
– В кабинете брокера никого, кроме него, не было?
– Нет. Он находился один, и пистолет валялся на полу. Все внешние признаки самоубийства были налицо. Даже пороховой след от ожога на виске, когда пистолет прижали к голове. Или он сам его прижал, если верить полиции.
– Он был успешным нью-йоркским брокером, – напомнил Дронго, – а в его офисе в этот момент не было людей? Или его секретаря, которая должна была видеть, кто входил и выходил из его кабинета.
– Он отослал ее по какому-то пустяковому делу к соседу на другом этаже, – сообщил Мэтьюз, – и еще своего помощника послал в Бронкс, тоже по малозначительному вопросу. Похоже, что он хотел остаться один. А больше там никого не было. Во всяком случае, в его приемной, рядом с кабинетом. Но самое смешное, что секретарь услышала выстрел, когда вместе с другой сотрудницей офиса подошла к приемной. Они вдвоем вбежали в кабинет и нашли уже мертвого брокера. Возможно, мы не совсем правы и брокер действительно застрелился, но все равно сделал это под влиянием неизвестного нам лица, который согласился перевести деньги за дом. Два миллиона долларов за собственную смерть… Неплохая сделка.
Дронго угрюмо молчал. Мэтьюз криво усмехнулся:
– Вижу, что несогласны. Очевидно, свою жизнь вы цените дороже. Наверное, у вас есть ваша собственная страсть и ваш собственный прейскурант. А у многих людей, особенно у брокеров, единственная страсть – это деньги. Они смысл и цель жизни. И поэтому за такую сумму он мог и покончить сам с собой.
Дронго по-прежнему молчал.
– Очевидно, у каждого собственная страсть, – примиряюще сказал Лоусон.
– Но каждый выбирает свою цель в жизни, – нравоучительно произнес Мэтьюз, – и готов ради этой цели пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью. Вы, наверное, не совсем понимаете, что такое настоящий нью-йоркский биржевой брокер. Это человек, смыслом жизни которого является удачная покупка-продажа акций и прибыль любой ценой.
– Кажется, еще Маркс говорил, что если обеспечить капиталу прибыль в пятьсот процентов, то нет преступления, на которое бы он не пошел, – вспомнил Дронго.
– Наверное, вы коммунист, как и все русские, – осуждающе произнес Мэтьюз. – Сейчас уже понятно, что бредовые идеи Маркса оказались несостоятельными в наше время.