Если честно, это не правда, готовит Ада Марковна отвратительно. Встречаются такие женщины, у них вечно каша подгорает, тесто не поднимается, а макароны слипаются в монолитный комок. Но ведь нельзя обижать милую даму! С мамой Ефиму крупно повезло, насколько я знаю, она всю жизнь работала, но находила время и на единственного сына. Есть женщины, которые душат детей своей любовью, постоянно следуют за ними, поучают и даже в пятидесятилетнем возрасте считают их неразумными отроками, встречаются и матери-калькуляторы, они любят повторять чаду:
– Родила тебя, в люди вывела, теперь отдавай долг, ухаживай за мной, исполняй мои просьбы, сиди дома, читай мне газеты вслух.
И уж совсем часто попадаются дамы, уверенные, что лучше них на свете никого нет, ни одна невестка не может приблизиться даже на километр к идеалу, все отвратительно готовят, убирают, рожают неполноценных детей, думают только о деньгах и пристают к мужьям с сексуальными домогательствами. Ясно, что сыночку лучше всегда жить с мамой, только она способна на истинное чувство и является безупречной хозяйкой, идеальной во всех отношениях женщиной.
Ада Марковна не принадлежала ни к одной из этих категорий. По рассказам Фимы, когда он закончил десятый класс, она ему сказала:
– Иди в армию, потом без проблем поступишь в любой московский вуз, бывшим солдатам предоставляют льготы.
– А как же ты? – засопротивлялся Ефим. – Папа умер, ты останешься одна.
– У меня подруг полно, – отмахнулась Ада Марковна, – а тебе непременно надо поступить в институт в Москве, в нашем захолустье нет никаких перспектив.
Фима потерял два года в казарме и очутился на студенческой скамье. Ада Марковна изо всех сил помогала сыну, она ухитрялась присылать ему деньги.
Когда Ефим получил работу, приличную зарплату и обзавелся своей квартирой, он стал звать мать в Москву, но та наотрез отказывалась, говорила:
– С насиженного места трудно сдвинуться, здесь подруги, дом, налаженный быт. Ты найдешь жену, не стоит съезжаться.
Как Фима ни уламывал мать, та не слушала сына. Но лет пять-шесть назад Ада Марковна упала и сломала шейку бедра. Не желая беспокоить Ефима, она ничего ему не сообщила, однако состояние ее здоровья не улучшалось, и одна из подруг дамы позвонила Пузикову в Москву с выговором.
– Ада лежит в палате с десятью соседками, – гневалась она, – врачам на нее наплевать, сыну, похоже, тоже!
Ефим мгновенно вылетел на родину, нашел мать в очень плохих условиях и, ужаснувшись, увез ее в столицу. Почти год у Ады Марковны ушел на реабилитацию. Фима трепетно ухаживал за ней, нашел медсестру, домработницу, покупал деликатесы и исполнял все желания матери. В конце концов она оправилась от травмы и осталась в столице. Тогда я с ней и познакомилась. Ефим продолжает заботиться о матери, квартиру убирает молодая девушка-украинка, Ада Марковна только готовит, ей собственная стряпня кажется очень вкусной. Фима стоически поглощает ее варево и не забывает хвалить матушку. Ефим не женат, но периодически в его квартире появляются невесты. Аде Марковне нравятся все претендентки на роль супруги сына, и она бывает крайне разочарована, когда он дает им отставку. Самое интересное, что несостоявшиеся жены потом быстро и весьма удачно устраивают свою судьбу и поддерживают дружбу с Адой Марковной, приглашают старушку в гости и советуются с ней. Один раз она, вернувшись от очередной бывшей девушки Пузикова, сказала мне, случайно заглянувшей на огонек:
– Ефим, как трамплин, оттолкнутся от него девочки и летят вверх.
Одно время Ада Марковна усиленно пыталась свести нас с Фимой, но потом поняла, что мы просто хорошие друзья, и прекратила работать свахой. Но все равно, стоит мне очутиться у Пузиковых, как хозяйка с самым невинным видом интересуется:
– Дашенька, тебе не кажется, что современные женщины зря отворачиваются от брака? Личное счастье можно обрести в любом возрасте, даже при наличии взрослых детей и внуков!
Но сегодня, когда мы с Адой Марковной поднялись в квартиру, она испугалась и воскликнула:
– Ох, незадача!
– Что-то случилось? – пропыхтела я, ставя ящик с бутылками на тумбочку у вешалки.
Ада Марковна ткнула пальцами в здоровенные грязные ботинки, стоявшие под вешалкой, и прошептала:
– Фима пришел! Дашенька, не говори ему, где меня встретила! Мальчик рассердится, заругается, он против разумной экономии, вечно мне нотации читает: «Мама, два выгаданных рубля не стоят подорванного здоровья. Помни о своей ноге!» А чего про нее думать, я даже не хромаю!
– Ладно, – понизив голос, ответила я, – молчу, как пиранья. Скажу ему, мимо ехала, решила зайти, кофейку попить!
Ада Марковна расплылась в улыбке и крикнула:
– Фима! Смотри, кого я привела! Фимушка!
Но в ответ не раздалось ни звука.
– Похоже, его нет, – констатировала я, глядя на ботинки, заляпанные глиной.
Ада Марковна всплеснула руками и пошла по коридору, я сняла куртку, сапожки, вытащила пластиковые тапки и услышала укоризненное ворчание Ады Марковны, возвращавшейся в холл.
– Вот безобразник! Все расшвырял! Рубашка в одном углу, носки в другом, нет бы в бачок положить! Жена ему нужна, чтобы привила аккуратность, у матери не получилось!
Я постаралась не рассмеяться, Ада Марковна в своем духе.
– А эти жуткие ботинищи! – продолжала возмущаться старушка. – Изгваздался по уши! Прилетел домой, кинул грязь и на работу! Нет, ему нужно срочно жениться, вот умру я, кто его приструнит? Дашенька, как считаешь, брак – это хорошее дело?
– Интересно, где Фима так извозился, – я увела беседу подальше от свадебной темы.
– Участок ищет, – пояснила Ада Марковна, – надумал дачу строить, вот и ездит по пригородам.
– Зимой? – удивилась я.
– В холодное время сотки дешевле отдают, да и нету теперь морозов, слякоть, как осенью, – деловито отметила Ада Марковна и стала орудовать веником, заметая на совок комочки глины и небольшие камушки серо-розового гравия, которые валялись у входа. – Нет бы ему ботинки-то обстучать, – не успокаивалась она, – ох уж эти мужчины! До седых волос дети! Дашенька, мой руки, чайник скоро закипит. Я штиблеты пока на балкон вынесу, потом почищу. Что за погода, январь, а слякоть! Снега нет, и тепло!
– Зато летом мороз был, – усмехнулась я, направляясь в ванную.