– Прошу, ускорь процесс поисков, – взмолилась я.
– Я могу сейчас назвать владельца фазенды.
– Здорово, – подпрыгнула я от радости, – говори!
– После кончины Андрея Григорьевича дача отошла к его вдове Алевтине Глебовне, – заявил Антон и замолчал.
– А еще возмущаешься привычкой преподавателей громогласно заявлять очевидные вещи, – укорила я своего помощника, – ни минуты не сомневаюсь, что жена унаследовала имущество мужа. Затем дача перешла к Глебу. Меня интересует, что случилось с избушкой потом?
– Она принадлежит Алевтине Глебовне.
– Уже слышала! Уяснила цепочку владельцев – Стефанов-отец, затем мать, младший сын и?..
– Глеб не являлся хозяином, строение никогда на него не переоформлялось.
– Но он же там много лет проживал!
– И что? Жил в Подмосковье, а прописан был в столице, на улице Воскина, такое сплошь и рядом бывает!
– Но кто владелец участка в Дураково-Бабкино?
– Я уже сказал! Алевтина Глебовна!
На этой фразе мое терпение с треском лопнуло, и я закричала в трубку:
– Что у тебя с головой? Алевтина Глебовна покойница! Она не может быть хозяйкой дачи!
– Кто тебе такое сказал? – невозмутимо спросил Антон.
Я подавила возмущение и постаралась говорить спокойно:
– После кончины матери избу получил Глеб. Так?
– Нет, – не согласился Войцеховский, – он ничего не получал. Да и кто отдаст дом запойному пьянчуге? Глеба просто выперли в Подмосковье, чтобы не мешался в квартире, думаю, ему давали немного денег в обмен на обещание сидеть в деревне и не показывать носа в столице. Еще раз повторяю: участок принадлежит Алевтине Глебовне!
– Она умерла, – тупо повторила я, ощущая себя усталой клячей, которая мерно ходит по кругу, вращая ворот.
– Кто это сказал? – с тем же тупым упорством отозвался Антон. – Я ни словом не обмолвился о смерти Стефановой.
Я оторопела.
– Она жива?
– Верно.
– С ума сойти! Ей двести лет?
– Чуть меньше, – засмеялся Войцеховский, – отрадно знать, что в Москве, несмотря на плохую экологию, нервный прессинг и мизерную пенсию, есть долгожительницы. Мне это внушает надежду, хоть я и понимаю, что мужчины живут гораздо меньше женщин, но все равно испытываю энтузиазм. Кстати, знаешь, отчего бабы до восьмидесяти дотягивают? Эй, очнись?
– Нет, – буркнула я.
– Они змеи, – на полном серьезе сказал Антон, – их собственный яд консервирует! Так будешь адрес госпожи Стефановой записывать или он тебе без надобности?
Я стряхнула оцепенение.
– Говори скорей, где она находится?
– На прежнем месте, – радостно возвестил Войцеховский, – прописана по улице Воскина. Правда, теперь этот район считается почти центральным.
В атласе улицу Воскина я нашла не сразу, а когда, покружив по окрестностям, я добралась до перекрестка, откуда теоретически начиналась магистраль, то увидела огромный дом, протянувшийся на несколько кварталов. Пришлось вылезать из машины и опрашивать людей. Спустя четверть часа стало понятно, что коренных москвичей в этой части столицы нет. В палатках торговали украинки и молдаванки, которые, услышав вопрос: «Как проехать на улицу Воскина?» – отвечали фразой, давно превратившейся в анекдот.
– Мы не местные.
Прохожие тоже недоуменно пожимали плечами, при этом учтите, что я специально выискивала в толпе европейские лица, решив, что гастарбайтеры из Средней Азии мне не помогут. Даже единственный попавшийся на дороге милиционер воскликнул:
– Я из другого района!
– Не местный! – не выдержала я.
– Точно, – кивнул сержант и растворился в толпе.
Ситуация уже казалась безвыходной, и тут звонкий голос спросил:
– Что ищешь, а?
Я повернулась, около моей машины стояла смуглая черноглазая женщина в пальто и сером платке, надвинутом почти до бровей.
– Улицу Воскина, – безнадежно сказала я.
– А нет ее, – ответила незнакомка, – там дом построили! Ну и чудовище! Здесь раньше дорога шла! Зачем тебе Воскина?
– Там знакомая живет, – приуныла я, представив, что мне предстоит.
Если строительная компания выкупила землю, снесла старые дома и возвела на их месте тысячеквартирного монстра, я потрачу десять лет, выясняя, куда подевались жители из разрушенных зданий. Почему Антон дал мне этот адрес? Потому что в компьютере нет данных о новом здании, в котором поселилась Стефанова.
– Номер дома знаешь? – спросила тетка.
– Двадцать четыре, – уныло сказала я.
– Он у рынка стоит, – обрадовалась прохожая, – адрес по Воскина, а на самом деле в Рычаговой слободке находится.
– Где? – воспряла я духом.
Женщина поправила платок и обстоятельно объяснила дорогу.
Минут через сорок я, покрутившись по близлежащим улицам, бросила автомобиль в каком-то дворе и дальше двинулась пешком. Сегодня все боятся посторонних, поэтому проезжие переулки перестали быть таковыми и обзавелись запирающимися воротами, а там, где жильцы поскупились на охрану, путь преграждают бетонные блоки, установленные прямо на дороге, хорошо хоть для пешеходов оставили узенькие тропки. Но наконец мои поиски увенчались успехом.
– Кто там? – бдительно спросили из-за двери нужной мне квартиры.
Я постаралась придать голосу приветливый оттенок.
– Алевтина Глебовна Стефанова дома?
Послышался скрип, дверь приотворилась, перед моими глазами появилась цепочка и часть лица с круглым карим глазом.
– Вы кто? – спросила женщина.
– Дарья Васильева, – засуетилась я, – вот паспорт. Мне очень надо поговорить с Алевтиной Глебовной.
– Зачем?
– В двух словах не объяснить. Поверьте, я ей ничего плохого не сделаю, пожалуйста, впустите, – попросила я.
– Нет, – твердо ответили из-за двери.