– А как ее уговорили? Она что-то попросила взамен? – уточнила она.
В щеках Шмыгалки пробуравились язвительные ямочки.
– Ее угофаривал Ратувог! Подробностей не знаю, но он получил взыскание! Он офень, офень горяфий!.. Сафтра ты, Эссиорх и Корнелий отпрафляетесь на поиски! На фсякий случай Фроил посылает еще фалькирий сплафляться по реке… Фам тоже придется сплафляться. Ф лесах фы савязнете, а лететь апфолютно песфолезно. Сверху ее не найти.
– С нами будут валькирии? – напряглась Дафна, с ужасом представляя шумную толпу воительниц и их оруженосцев.
– О нет! Отфельно! – успокоила ее Шмыгалка. – И ефе об одном нам надо поговорить! Я вижу, ты уже фришла в себя и готова меня слуфать! Но фрежде погоди мифутку, я разферну трамвай! А то мы залетели уже чуть ли не в Смоленск!
Эльза Керкинитида близоруко всмотрелась в фиолетовые тучи и единственной властной маголодией развернула звякнувший вагон. Дафна в очередной раз впечатлилась, сколько умной силы в ее руках. А ведь внешне руки Шмыгалки мало впечатляли. Тонкие запястья, пухловатые пальцы, розовые ногти с белыми полукружьями; мягкие, слабо-морковного цвета подушечки ладоней.
Надо признать, с торможением и разворотом Эльза Керкинитида переборщила, и Депресняк, сорвавшийся с плеча у Дафны, размазался по стеклу водительской кабины.
– Я понимаю твое шелание обфатить на себя мое внимания, фружок! Но ты закрываешь мне обзор! – заявила Шмыгалка, решительно сметая кота в сторону.
– Вы хотели поговорить, – напомнила Даф.
Отчего-то от этого «поговорить» ей было не по себе, а раз так, то чем скорее, тем лучше.
Шмыгалка сдернула с носа очки и принялась нервно протирать их шелковым шарфом. Это был недобрый знак. Даф знала, что без очков Шмыгалка слепа как крот. Очки же Эльза Керкинитида снимала обычно, когда не желала видеть лица собеседника, словно давая ему возможность спрятаться.
– Луфте, наверное, сразу ф лоб… Это по поводу Мефодия. Твое чувство к нему давно не чувство хранителя к тому, кого он опекает. Возможно, ты фюбишь этого фюношу, но не так, как нужно. Если и дальше будет так продолжаться, ты фтанешь офычной тевушкой! Человеком! Путешь фсрослеть, стареть и наконец фумрешь…
– Это потому, что темнеют перья? – набравшись храбрости, озвучила Дафна свой самый большой страх.
На Шмыгалку это признание не произвело впечатления. Возможно, она знала об этом. Возможно, догадывалась.
– Ферья на фрыльях! Если фрыльев не станет, то и темнеть пудет нечему! Если нет фрыльев, не помогут и тысяча учебников по теории полета! – фыркнула она.
– У меня есть крылья! – поправила Даф.
– Пока есть, но ты их сама себе отпиливаешь фобзиком! Запомни, филочка моя, пывшие художники, пывшие стражи и отставные кенералы фуществуют только в собственном фоображении! Пока ты светел и ясен – ты страж, но стоит тебе расслабиться или отяжелеть земными фристрастиями – ты никто. Птица с ощипанными крыльями падает камнем вниз. И не важно, кем она была пять минут назад – фурицей или орлом! Если когда-нибудь свет оставит меня, я не буду Эльза Керкинитида Флора Цахес! Я фуду фустое место. Даже меньше, чем фустое место, потому что в фустоте все же есть хоть что-то обнадеживающее. Хотя бы возможность, что кто-то туда когда-то придет!
Даф слушала ее и не слышала. Теорию она в данный момент воспринимала плохо.
– Это вас Троил просил мне сказать? – недоверчиво уточнила она.
От прямого ответа Шмыгалка ушла. Как видно, с Троилом она обсуждала только рану Дафны и интеллектуальные способности «Корфелия».
– Фроил обеспокоен! – сказала она.
– Но я же сама говорила с Троилом в Эдеме! – торопливо возразила Даф. – Он сказал: «Возвращайся и охраняй Мефа! Сейчас, с измененной памятью, ему будет безумно тяжело. Будь с ним рядом, как обычный человек, чтобы он не догадывался, кто ты».
– Это пыло до того, как тебя ранило одним из самых подлых мечей мрака? – уточнила Шмыгалка.
– Ну конечно, – убито признала Даф.
– Фот ты сама себе и ответила! Ты и раньше, филочка моя, была… э-э… фроблемным стражем. Сейчас же ты стала… э-э… вдфойне фроблемным стражем. Футь я муфиной, я бы сказала: сейчас ты – пробитый боксер, которого нельзя фыпускать на ринг. – Видя, что каждое ее слово забивает в голову Дафны гвоздь, Шмыгалка, смягчившись, коснулась ее руки: – Ты сама больна, где тебе лечить фругих?
– Но были же, наверное, исключения?
– Нет! Не было! – отрезала Эльза Керкинитида.
– Что, совсем?
– Совсем! Фидишь ли, филочка, у меня огромный опыт! Не ты первая, не ты последняя! Я знавала нескольких светлых стражей, отказавшихся от крыльев ради земной любви. Один из них – предок Мефа. Поверь, он был сильнее тефя, но и он не сумел раздвоиться и удержать фрылья. Нельзя перестать быть стражем наполовину.
– И какой выход?
– Я упфошу Фроила, чтобы Мефодию дали нового стража-хранителя. Фроил ко мне прислушается! Ты же должна срочно отправиться в Эдем! Тефе будет больно, но ты справишься. Если же останешься с ним – я ни за что не поручусь. Но, ифей ф виду, мне будет кфайне непфиятно, если самая любимая моя ученица – да, филочка моя, узнай это, наконец! – через каких-то шестьдесят лет будет старее меня! Я за тобой клюку таскать не буду! И фставную фелюсть в стакане!
Дафна ощутила себя бедной лошадкой, на которую нагрузили вагон камней, а теперь еще подогнали кран, чтобы опустить сверху бетонную плиту.
– Вы не шутите? – спросила она чужим, каким-то протезным голосом.
– Кто? Я?! Я фомню фсе мои футки! Их мало, и фсе на музыкальные темы! – безжалостно отрезала Эльза Керкинитида.
Она не обманывала. «Немузыкальная» шутка у Шмыгалки была всего одна и, как единственные ботинки, носилась во все времена года. «Преподавателей ищите себе в других местах! Я же даватопрепотель! Я вам даю, а вы потеете! Кто не хочет потеть – фсе фон отсюда!» – повторяла она.
– И когда я должна дать ответ? – спросила Даф.
Ей вспомнилось вдруг, что Шмыгалка всегда произносила «ужас» как «ужяс». И действительно, это был «ужяс». Эльза Керкинитида оценивающе посмотрела на нее и, вздохнув, решила не добивать:
– К этому разгофору мы еще фернемся! Сейчас флавное для тебя – найти триаду. Запомни: вам с Эссиорхом нужна река Сережа! Именно на ее берега чаще всего выходит триада.