– Меня?
– Ты был такой бледный.
– Э-э, постой – да ты посмотри на мое отражение! Бледный, говоришь? Допустим, я не такой загорелый, как сёрфер. Но я всегда такой. Я ничуть не устал. И хватит обо мне беспокоиться. Перестань меня пугать.
– Выходит, – начала Кей, и в ее глазах загорелась убежденность, – выходит, тебе просто это не видно. Неужели ты не замечаешь, как осунулся?
– Где ты видишь? Осунулся… Сама полупрозрачная, – повысил я голос на отражение Кей в зеркале. – Чего я, по-твоему, не вижу? Смотри, вот – поднял правую руку и опустил, дотронулся до твоего плеча, левой рукой зажал нос и показал язык. Если даже видно не это, что я тогда сейчас вижу?
– Не паясничай. – Глаза Кей стали такими серьезными, что я опешил.
– Я не паясничаю, но и морочиться не хочу. Я сейчас полон энергии. И эта энергия требует тебя.
Я ее поцеловал. Она немного посопротивлялась, будто хотела что-то сказать, но тут же расслабилась. Затем отстранилась и спросила:
– Ничего не было? Странного?
– В смысле, смешного? – прекрасно ее понимая, спросил я. Подумал, что расскажи я ей о родителях, поймет все буквально, разволнуется, посчитает их за злых духов. Мне их не хотелось терять, вовсе не нужно их изгонять никуда.
– Так было или нет?
– Не было. Ничего такого на ум не приходит.
– Ведь врешь?
– С чего ты взяла?
– По глазам видно – ты врать не умеешь.
– Правильно, посмотрят на тебя таким взглядом – начнешь извиняться даже за то, что не врал.
– Не скрывай. Судя по всему, это очень серьезно. Я чувствую.
– Я рад.
– Не увиливай.
– Не думал, что ты будешь так за меня волноваться.
– А как еще? Или я неправа?
– В смысле?
Кей на мгновенье замялась, ее взгляд ненадолго разминулся с моим. Но глаза вновь загорелись, и она сказала:
– Я думала, ты мой любовник.
– Я тоже. Только…
– Что «только»?
– У меня так на это смотреть не получится.
– Почему?
– Я старше тебя на пятнадцать лет.
– Хочешь сказать, что тридцатитрехлетняя женщина слишком для тебя молода? Обрадовал. Хотя я не идеальна. Так что можешь не скромничать. Ну что – будешь моим любовником?
– Буду.
– И поцелуешь меня где-нибудь в другом месте?
Однако мы еще раз поцеловались около раковины и перешли в гостиную.
Я хотел выбросить из головы свою бледность. Однако едва начал ласкать Кей, не притрагиваясь к ее груди, как она напряглась и сказала:
– Не скрывай.
– Я не скрываю.
– Тогда ответь на один вопрос. Не хочу тебя беспокоить. Ты что, правда не видел в зеркале, как осунулся?
– Мало кто в сорок восемь лет совсем не чувствует усталости.
– Под глазами черные круги, щеки ввалились, – сказала Кей, глядя на меня.
Я замолчал. Затем посмотрел на Кей.
– Ты и сейчас такой. И в зеркале был таким же.
Я вспомнил одно произведение, в котором здоровому человеку все вокруг говорили, что он болен. До тех пор, пока он и впрямь не заболел. Не думаю, что Кей добивается подобного. Однако я сам не видел у себя никаких кругов и впалостей. Наоборот, мне казалось, что я слегка располнел. В таком случае кто-то из нас видит ирреальность. Большинство – на стороне Кей: продюсеру я тоже показался нездоровым.
Пока я размышлял, Кей тоже сидела не шелохнувшись. Будто под стать мне.
Под селезенкой опять зашевелился страх.
Если на самом деле я выгляжу не так, как в зеркале, то как мне увидеть свой истинный облик? Неужели такая дурацкая ситуация может возникнуть? Но она возникла – более того, что бы ни произошло в дальнейшем, я не могу это отрицать только из-за того, что она противоречит здравому смыслу.
– Расскажу, – сказал я. – Расскажу, только не пойми неправильно.
Кей молча кивнула.
– У меня осталось только ощущение счастья. Да, возможно, я истощен. Но в сравнении с тем другим, что может подорвать мои силы, пожалуй, серьезно беспокоиться тебе не о чем. Не стану отрицать – история прямо-таки нереальная. Для меня будет наукой.
И я начал рассказ с той ночи, когда случайно встретился в театре с отцом. По лицу Кей было видно, что она мне верит. А может, просто прятала лицо, опасаясь, что я перестану рассказывать. Но даже так я не сомневался в ее искренности.
Хотя какие мы любовники? Были-то вместе всего несколько раз. И все же меня тронуло ее чистое желание все выяснить. Может показаться беспечным, но кажется, я влюбился.
Я поймал себя на мысли: ведь и впрямь мною долго никто не интересовался. Нет, я не ропщу. Так же долго и меня никто не интересовал, ничего не поделаешь – люди отвечали мне взаимностью. Но к моему стыду, внимание Кей было для меня сродни глотку воды, льющемуся в ссохшееся от жажды горло.
Почему? Ведь еще вчера я купался в восхищении и ласке отца и матери.
Стыдно мне было перед самим собой: где-то я понимал, что это – нереальность, а вот любовь Кей – самая что ни есть действительность.
Вернувшись прошлой ночью домой, я попробовал сыграть в игру, которой меня научил отец. Взаимоотношение карт и луны совпадало с объяснением этой игры в энциклопедии.
И чем дальше я рассказывал Кей об Асакуса, тем больше склонялся к мысли, что отец и мать – существа нездешние.
Пока я был женат, все, что я делал, хоть в чем-то имело отношение к жене. Даже в ту пору, когда она меня ничем не стесняла, я ощущал себя виновным перед ней. Но и какое-то время после развода я не мог избавиться от этого чувства. И вот однажды я вспомнил это ошеломляющее чувство свободы – когда сообразил, что моими делами уже давно никто не интересуется.
На следующий день я почувствовал, как во мне снова оживает то же стеснение, что и в годы семейной жизни. Будто я собираюсь что-то сделать втайне.
Втайне от Кей я подумывал съездить в Асакуса.
– Обещай, – говорила мне она, – что больше ни за что не поедешь.
Под напором ее логики возражать я не мог.
Отец и мать – хоть и не злые и не вредные, но все же – давно мертвые существа. Появление мертвецов само по себе вполне может привести к коренному нарушению жизненного уклада, так что в этом смысле я понимал настроение Кей, пытавшейся этого не допустить.
Но что касается родителей, я никак не мог признать, что они желают мне зла.
– Хороши родители. Ты весь истощен. Глаза ввалились так, что люди ахают.